Казарменские соглашались, но вздыхали.
— Уж больно много у нас старообрядцев на фабрике. Эти бунтовать не станут…
— Остановите завтра свои станки. А там видно будет… Старообрядцам за их старообрядчество хозяин не платит.
— Это верно.
Поздно ночью ушел Петр Анисимыч из Орехова. По дороге в Ликино нагнала его подвода. Возница за двадцать копеек согласился подвезти. Ехал он из Покрова.
— Все начальство в Орехово направляется. Говорят, большой бунт. Верно?
— Что посеешь, то и пожнешь, — откликнулся ездок. — Морозов последнюю копейку готов был у своих рабочих оттягать, вот его и наказали на целый рубль.
— Ох, царица небесная, матушка! — перекрестился возница. — Неспокойные, видать, времена наступают.
И стал молитвы бубнить. Анисимыч и соснул под сенью святых словес, под успокоительный скрип схваченного морозом снега.
— Проклятая баба! — Лачин уморился стучать, а провидица дверей не открывала.
Домишко ей Лачин купил — на хозяйские, конечно, — в Зуеве, у леса, и сам же к ней постояльцем напросился. Провидица концом света грозилась, а о грешном брюшке своем никогда не забывала. Самые богатенькие дамочки прибегали к ней под вуальками. Кому про дочкиных женихов нужно погадать, а кому про собственных ухажеров.
Лачин поставлял клиентуру, потому ни за постель, ни за стол не платил, да еще пользовался кое-каким кредитом.
И вот все рушилось. Бунт — это много полиции. Это суд. Не дай бог, в свидетели попадешь. С полицией у Лачина отношения были сложные. Да и сегодня господин бывший поручик не промахнулся. Пока рабочие громили контору и дома ненавистных управляющих, он успел пошуровать в сейфах, и не без пользы. Деньги положил в кальсоны, самое надежное место, не всякий полицейский, обыскивая, сообразит.
Лачин в ярости загрохотал в дверь ногой.
Святки! Стоишь под луной на виду, как голенький. Мороз. Стук слыхать на весь посад.
Наконец шаги в сенцах, проскрежетала задвижка.
— Ты что, спишь? — накинулся Лачин.
— Тихо, — сказала пророчица, выглядывая на улицу. — Один?
— Один. А кто дома?
— Шорин у нас прячется. В подполье все его семейство, как ты застучал, спровадила.
— Нелегкая принесла! Черт с ними, пускай сидят.
Заскочил в дом, сунул в саквояж фрак, пару рубашек, вытащил из кармана револьвер, проверил.
— Уходишь, что ли? — удивилась провидица.
Лачин окинул комнату взглядом. В красном углу футляр с киями. Поколебался. Взял.
— А должок? — спросила провидица.
— Матушка ты моя, в такое время о деньгах вспомнила. Вон шубу мою продашь, вещички… Может, и мою судьбу на прощанье предскажешь?
— Нет, — сказала пророчица, — твоя душа, как сточная канава, липко и грязно.