С поезда, не здороваясь ни с кем, — шуба распахнута, борода сбита к правому плечу, всю дорогу, видать, терзал, — пробежал Тимофей Саввич к лошадям. Бухнулся в возок:
— Гони!
Доскакал до Главной конторы. Все окна разбиты, бумаги разбросаны, в окнах лавок тоже ни одного стекла.
— К Дианову!
У Дианова дом почти не тронут, всего два стекла выбито. Здесь теперь была резиденция владимирского губернатора Судиенко. Все приезжее начальство было в сборе: и сам губернатор, и жандармские полковники Фоминцын и Кобордо, и прокурор Владимирского окружного суда Товарков, и покровское уездное начальство, и директор фабрики Дианов.
— Здравствуйте, господа! — «Добрый день» сказать язык не поворачивается. — Отчего, почему все это?
Тимофей Саввич стоял в шубе, с шапкой в руках. Он был бледен, но в глазах его сидел яростный, очень злой зверь.
Губернатор, человек с образованием и взглядами, унаследованными от прежнего государя, которому служил с охотой, вкладывая сердце в службу, а потому втайне недовольный крутыми нынешними временами, весьма рассердился на вопрос, сделанный Морозовым, и, дабы осадить ретивого фабриканта, ответил сухо, поджимая губы:
— Господин Морозов, случай, как видите, прискорбный, я здесь затем, чтобы выяснить причины, побудившие ваших рабочих бунтовать.
— Причины? — изумился Тимофей Саввич. Одним движением он бросил на руки подоспевшего слуги шубу, тотчас кинулся в свободное кресло и оттуда уже швырнул слуге забытую в руках шапку. — Я вижу, вы уже отыскали причину! Только позвольте заметить вам, господа, на мою фабрику стекаются люди со всех российских губерний, со всех фабрик и ото всех фабрикантов — ко мне идут!
— Вы нас застали всех вместе потому, Тимофей Саввич, — смягчился губернатор, — что мы только что принимали депутацию, так сказать. Я сам позвал к себе рабочих, чтобы узнать, чего они желают.
— Они смеют желать?! — закричал страшно Тимофей Саввич, и бледное лицо его покрылось фиолетовыми пятнами.
— Ваши рабочие не умеют точно определить своих требований, но об одном они говорят твердо: замучены штрафами, не на что не только жить, в широком смысле этого слова, но прокормиться невозможно.
— Сволочи они! — Тимофей Саввич закрыл лицо руками, и плечи его затряслись.
— Воды, — тихо попросил губернатор, но Тимофей Саввич отнял руки от лица, и все увидали, что он смеется.
Он смеялся, показывая крепкие, кругленькие, как кедровые орехи, зубы.
— Значит, у Морозова Тимофея жизнь никуда… А что у соседей моих? У Викулы, у Зимина?