Гире пожал плечами и молча откланялся.
…Румянец на щеках означал, что император в ударе.
— Добрый день, добрый день, Дмитрий Андреевич! — сказал он по-домашнему, принимая донесение. — О бунте на мануфактуре Морозова? Как развиваются события? Найдены ли анархисты? Я на первом донесении так и написал: «Боюсь, что это дело рук анархистов».
— Государь, никаких связей со студентами или профессиональными революционерами не обнаружено. Из доклада губернатора Судиенко ясно видно, что причина бунта — непомерные штрафы.
— Так, я посмотрю.
Пробежал глазами бумагу.
«Правление на уступки не идет и облегчения рабочим делать не желает». Синий карандаш метнулся по бумаге.
Граф Толстой цепким глазом ухватил надпись: «Какие облегчения еще?»
— Что они там, с ума сошли? — Государь оттолкнул от себя бумагу. — Переговоры ведут… Дипломаты! Промышленность трещит по швам, казначейство бьется, как рыба об лед, нам войной грозят, а мы никак не наведем порядок на одной только мануфактуре… Мало войск — возьмите еще… Обычный бунт превратили в событие. Сегодня с утра прислал очередное послание Победоносцев. Просит запретить печатание в газетах сообщений о стачке. Надо не статейки прекращать печатать, надо прекратить саму стачку!..
Часы отбили пять ударов. Государь распрямил плечи, захлопнул папки, лежащие перед ним на столе. Улыбнулся графу.
— Меня ждет Мария Федоровна. Обещал с нею и с детьми удить рыбу.
Граф поспешно откланялся.
«А все-таки он немец, — уже в экипаже, наедине, осмелился подумать о государе граф. — Так его и подбросило, как часы-то пять раз ударили. До пяти себе конец работы назначил, минута в минуту и закончил… А ведь войной действительно попахивает/.. То ли уж очень уверен, то ли глуп очень».
Войны, однако, не случилось. Генерал Комаров перешел речку Кушку и остановился. Был награжден, обласкан. Гладстон войну затеять не посмел.
Ребятишки с Ваней-приютским во главе носились по Никольскому, сдирая объявления Морозова и вывешивая те, что им дал дядя Волков.
«Объявляется Савве Морозову, что за эту сбавку ткачи и прядильщики не соглашаются работать. А если нам не прибавишь расценок, то дай нам всем расчет и разочти нас по пасху, а то, если не разочтешь нас по пасху, то мы будем бунтоваться до самой пасхи. Ну, будь согласен на эту табель, а то ежели не согласишься, то фабрики вам не водить».
Одну такую «табель» доставили Тимофею Саввичу.
За окном брезжило серое утро 9 января 1885 года. Морозов, тщательно одетый, но осунувшийся, с мешками под глазами — ночь не спал — разорвал серую бумажку и, глядя в окно и мелко, быстро позевывая, сказал как бы между прочим: