Волков переходил мост через Клязьму с опаской. На мосту теперь поставили охрану: зуевских в Орехово не пускали, чтобы не переняли бунт. Моисеенко встречу в Зуеве недаром назначил, вся полиция, тайная и явная, — в Орехове. Волков торопливо обдумывал, что сказать казакам, если остановят, но тут услышал громкий спор. Бабуся напирала на дюжих казаков:
— Ишь встали! Зачем иду? В церковь!
— В Орехово ступай молись.
— Не у вас мне спрашивать, где молиться. К Пантелеймону я иду, а Пантелеймон — в Зуеве!.. Вот Васька идет, наш человек, грамотный, у него спросите! — И поклонилась: — Василию Сергеичу!
— Идите, идите! — махнул рукой казак. — А то еще с вами толпу соберешь.
Волков пошел за старушкой, удивляясь, как ловко все вышло, но бабуся не унималась и по глухоте своей беседу вела таким шепотом, что слыхать было на обоих берегах Клязьмы.
— Я ведь в церковь иду за твое здравие и за здравие Петра Анисимыча свечку поставить. За вас, наших заступничков.
— Бабушка! До бога высоко. Не до нас ему. Сколько годков-то тебе? — поспешил перевести разговор Волков.
— Да я и свечку поставлю, и молитву закажу, и сама помолюсь. Может, и услышит! — надрывалась старуха.
Казак, стоящий на зуевской стороне моста, покосился, но не задержал.
— А что, бабушка, — как перешли мост, спросил Волков, — так уж плохи наши дела, что от бога нам помощи ждать?
— Казарменские все пойдут вас отбивать, коли заарестуют… А у меня драться силов нет. — Старушка встала, задумалась. — Нет, пойду поставлю свечку. Глядишь, моя молитва сильнее силы будет.
Волков распрощался с громкоголосой бабушкой и заскочил в трактир Кофеева. Моисеенко сидел в темном уголке, пил чай с баранками. Как только Волков сел, передал ему тетрадь.
— Ну, Сергеич, теперь черед за нами. Здесь требования. Смотри не трусь. Губернатор — шишка, за ним — полк солдат, а за тобою — одиннадцать тысяч рабочих. Говори смелее. Все равно нам ареста не миновать.
Волков спрятал тетрадь под рубашку.
Петр Анисимыч налил ему чаю, подвинул баранки.
Волков покачал головой:
— Не могу.
— Ты попей чайку, попей. За большое дело, Василий, ответ держать легко… Если меня сегодня не возьмут, буду пробираться в Москву. Нужно, чтоб о нашей стачке в газетах написали, нужно о морозовской каторге на весь белый свет раззвонить, чтоб господам фабрикантам неповадно было обижать рабочего человека. Только вот ума не приложу, как выйти на революционеров. Ждал я в эти дни — никого. Такое шумное дело — и никого.
Волков взял стакан. Отхлебнул.
— Пойду, Анисимыч! Губернатор с утра выйдет народ уговаривать.