О его трагедии знали все, старались его без нужды не беспокоить, избегали шуток, тем более насмешек. Но то, что мы увидели, вызвало у нас гомерический хохот. И даже Стифеев, который не позволял себе ни над кем смеяться, теперь хохотал вместе со всеми.
У ног Полищука уже лежала груда бинтов, а он продолжал их сматывать со своего пистолета ТТ.
— Он у вас что — ранен? — смеясь, спросил Стифеев.
— Да знаете, товарищ майор, сколько пыли было под Яссами.
— Знаю и верю, что ваш пистолет чистый. Заворачивайте его к чертям собачьим назад… — И, обращаясь к нам, добавил: — Учитесь, как нужно содержать личное оружие — когда уйдете на пенсию, если вам разрешат это оружие иметь…
Майор ушел. Офицеры еще некоторое время продолжали подшучивать над замполитом. Однако вскоре шутки стихли — все мы помнили о горе, постигшем Полищука.
А он молча продолжал наматывать бинты на пистолет, чтобы уберечь его от пыли и грязи. На замечание друзей, что пистолет нельзя хранить в таком виде — а вдруг он срочно понадобится, он мрачно заметил:
— Вряд ли нам придется сойтись врукопашную, а если и случится, я их, гадов, зубами грызть буду!
Через несколько дней в междулесье для офицеров проводилось занятие по топографии. Около одиннадцати дня из зарослей раздались автоматные очереди. Это было так неожиданно здесь, за тридцать километров от переднего края, что офицеры не сразу сообразили, что происходит. Но жужжание пуль быстро привело их в чувство, и через минуту началось прочесывание ближайшей опушки. Вот один из офицеров упал, раненный в плечо. К нему подбежал капитан Полищук, крича что есть мочи:
— Санинструктора!
Расстегнув гимнастерку раненого, он увидел, что у того из раны в плече течет кровь. Достав бинт из сумки, он приложил его к ране и вновь закричал:
— Санитара!
Прибежала Маша Позднякова. Оторвав у раненого рукав, Маша быстро перевязала ему плечо. Лицо его стало бледным, искаженным от боли.
— Как нелепо… — проговорил раненый офицер.
При помощи Маши Поздняковой и капитана Полищука он медленно, пошатываясь, пошел в санчасть.
Вскоре из леса появилась группа солдат. Впереди, заложив руки за голову, вышагивал высокий белокурый немец. На лице его не было и тени страха, смущения или беспокойства. Он даже слегка улыбнулся доброжелательной, приветливой улыбкой, когда его подвели к замполиту.
Полищук, хмуро сдвинув брови, внимательно разглядывал немца. Затем, окинув взглядом окруживших их солдат и офицеров, злясь на самого себя, что не знает немецкого языка, спросил:
— Товарищи, кто говорит по-немецки?
И вдруг пленный оживился и на чистейшем русском языке заявил: