— Это для вас он, может, и генерал и Тимофей Петрович, — упорствовал Паршиков. — А для меня он Тимошка Кругляк. Мы же с ним начинали с малюсенького краснопартизанского отряда.
— Знаем, — в один голос сказали Романов и Ломакин.
— Дай-ка мне его телефон, сынок, — хоть мягко, но требовательно попросил Паршиков. — Это же получается, пока мы с ним белых генералов били, в друзьях числились, а как сам стал красным генералом, так друзей побоку.
— Ну что вы, товарищи, — как старым добрым знакомым, улыбался Добросердов. — Тимофёй Петрович рад будет, когда узнает, кого я в свою школу зачислил.
— Значица, — протянул ему руку Ломакин, — решено и подписано и обжалованию не подлежит.
— Не подлежит, — сдавил он ладонь старого партизана. — Зачисляю вас.
— Всех четверых? — уточнил Ломакин.
— Нет, казаки, — стоял на своем начальник школы, — без спецкоманды до занятий Романова-младшего не допущу.
— А я сам буду ходить, — настырно сказал Миша..
— Будешь, — успокоил его отец. — Раз уж мы с тобой решили вместе воевать, я до самого товарища Сталина дойду, но слово свое оставлю нерушимым.
— Ну зачем же так далеко, — покоренный упорством отца и сына, сдался Добросердов. — Обращусь с рапортом в штаб, думаю, что все образуется. — Но тут же посуровело его молодое загорелое лицо. — Однако смотри у меня, герой, чтоб ни одна душа о твоем зачислении не знала. И в учебе я с тебя семь шкур драть буду. Захнычешь хоть раз — отчислю.
— Не отчислите, — звонко крикнул Миша.
— Почему? — искренне удивился Добросердов.
— Потому что у меня тринадцать шкур, — озорно пояснил мальчик под дружный смех стариков.
— Ну, находчивый ты, парень, — сказал Алексей Михайлович, усаживаясь в старое кресло.
— Еще какой! — не удержался Миша, почувствовав благоприятную обстановку.
— А вот я сейчас проверю, — насупил густые брови начальник школы. — Представь, что тебя забросили в степь. Ни кустика, ни дороги, ни компаса, а тебе надо найти своих. Знаешь ты лишь одно: они на востоке. Как определить направление?
Все напряженно, выжидательно следили за Мишей. Но он лукаво спросил:
— Ночью или днем?
Майор улыбнулся: находчивый, ничего не скажешь.
— Ночью.
— А луна есть?
— Есть.
— Какая?
— Обыкновенная, — пожал плечами Добросердов. — Ну, допустим, молодая, только народившаяся.
— Ее ночью не увидишь, — уверенно ответил Романов.
— Это почему же? — вмешался в разговор отец, чувствуя, что сын может повредить себе чрезмерной ученостью. Но Алексей Михайлович остановил его жестом и сказал:
— Будто сами не знаете: молодая луна рано прячется. — Повернулся к Мише. — Не буду я тебе больше загадок задавать. Покорил ты меня, Миша. Спасибо вам, Зиновий Афиногенович, за такого сына.