Стук в дверь вернул его в реальность.
– Войдите, – резко ответил он, хотя предпочел бы остаться один. Но избавиться ото всех не помогало. Теперь ему нужно было управлять библиотекой. Также без нее.
– Мистер Рид, – вежливо произнес Оскар, прочистив горло, затем опустил взгляд и насторожился, чтобы избежать причуд Томаса Рида, если они снова заставят его бросить пресс-папье вслед своим помощникам.
– Что случилось, Оскар? – спросил он, стараясь не выставлять свое плохое настроение напоказ, как в последние шесть недель.
Шесть недель. Ему с трудом верилось, что он так долго прожил без нее.
Он считал себя скорее плохим, чем правым, и раньше всегда пользовался своим статусом чудака, потому что никому не было до него дела. До тех пор, пока она не проникла в его сердце.
Это был тот день, когда произошел несчастный случай.
Он только закончил написание заявки и был удивлен тем, как быстро шли дела, когда в его кабинете царил порядок. Конечно, он никогда не призна́ется Анимант в том, что, несмотря на честные попытки, он не в состоянии поддерживать этот порядок.
Громкий стук металла по металлу заставил его вздрогнуть. В отличие от постоянного шума поисковой машины, который было отчетливо слышен в его кабинете, этот непривычный звук сразу сбил его с толку.
Он тут же вскочил со стула и поспешил внутрь, боясь, что механизм поврежден и вскоре выведет из строя всю машину. Потому что никто из них не мог себе позволить такую оплошность.
Но дверь была открыта, и в глубине комнаты он увидел ящик с узкими карточками, на которых Анимант Крамб вырезала ключевые слова.
Страх пронзил его тело гораздо сильнее, чем он ожидал. Он позвал ее и услышал такой жалобный стон, что ему захотелось тут же броситься к ней.
То, что он вытащил сильную женщину-бойца из машины сломленной, дрожащей и плачущей в его руках, тронуло его душу и унесло в бездну, носившую ее имя.
Взгляд, которым она посмотрела на него и поблагодарила за спасение, ее глаза, в которых он увидел себя рыцарем, предопределили его судьбу.
И, хотя ему не хотелось признавать этот факт на балу во время вальса при свете свечей, он жаждал вновь ощутить на себе этот взгляд, стать ее спасителем и нести ее на руках, в какое бы путешествие она ни отправилась, как в тот роковой день.
Но это было невозможно. Казалось, он мог рассчитывать на что-то одно: либо носить ее на руках, либо быть ее спасителем.
Если бы он позволил ей остаться, то обрек бы ее на несчастье. В этом не было никаких сомнений. Даже ночью, ворочаясь в поисках сна, он мечтал о том, чтобы стать достойным ее.