Илейка сдерживал коня, словно тот чувствовал его радость и старался бежать быстрее. Пьяный от счастья, от предстоящей встречи, Илейка подмечал в пути каждую мелочь, каждый кустик. Ему хотелось, чтобы все вокруг радовалось. Вот уже скрылись стены Киева, надвинулись холмы, леса. «Прочь, прочь, — мягко постукивали копыта Бура, — день и ночь… прочь, прочь».
Пестрая бабочка поджимала крылья на куче навоза, волнистым полетом от дерева к дереву летала голосистая птица, будто развешивала ленты своих песен, ветер-проказник повалил гречиху и ну рвать с нее розовое цветенье!
Навстречу шел калика в сермяге, с котомкой за плечами, обросшим ржаво-седыми космами, постукивал палкой и курлыкал какую-то незамысловатую песенку. Раскачивались привешенные к поясу запасные лапти. Илейка поздоровался с ним, поехал было, но вдруг остановился. Он видел раньше этого калику! Несомненно, это был один из тех двоих… тот, который ловил коршуна… Хитрая рожа, колдун! А ведь спас Илейку, поднял его на ноги! Муромец круто повернул коня, догнал калику. Тот испуганно отшатнулся, схватился за суму.
— Не узнал меня, добрый человек? — спросил Илейка.
— Нет. И знать не знаю и слыхом не слыхал, — прищурился странник, склонив набок голову.
— Под городом Муромом бывал?
— Бывал, да не помню когда, не то три годка назад, не то тридцать, теперь не вспомню.
— Да, да, — обрадовался Илейка, — заходил ты ко мне с напарником своим.
— Это с горбом что? Помню. Убили его в дороге. Не горб у него был, а серебро в мешке таскал.
— Нет, не с горбом? — отмахнулся Илейка. — Курносый такой…
— Знаю, знаю, — замотал головой калика и поднял палку. — Этот поставлен епискупом в Смоленске-городе.
— Ты меня поднял на ноги, старче! Ты! Крестясь, старик испуганно отстранился:
— Нет, не я! Свят-свят, колдовать не умею, с нечистью не знаюсь. Ныне я богу угоден, и скоро меня он призовет. Напутал ты что-то, добрый молодец.
Илейка вдруг приказал грозным голосом:
— Снимай кафтан, старче!
— На что он тебе, добрый витязь? — взмолился калика. Молью трачен… Ей-богу, нигде не зашито… Ни одной резаны[29].
— Снимай кафтан! — повторил Илейка еще грознее.
Старик дрожащими руками снял с себя кафтан и протянул Илейке. Тот взял его, снял свой — добротный, из дорогого сукна, набросил его на плечи старику:
— Носи, старче!
Повернул коня и поскакал, довольный собой, слушая, как заливаются кругом веселыми голосами птицы, будто их праздник сегодня, а не его! Старик остолбенел и стоял посреди дороги, поглядывая на свои плечи, не знал, что и подумать. Илейка издали помахал ему шапкой. Счастливой дороги! А он, Илейка, счастлив, кафтан странника он повесил на зябкую осину и снова пьет это голубое небесное вино, это щедрое солнце, забрызгавшее яркими пятнами дорогу, холмы, леса…