Илейка бежал весёлый, как лесной дух. Бежал, прыгал, пока не сломался шест. Пес кинулся за Илейкой в заросли бурьяна, стал тормошить его, легонько покусывая, бить лапами в грудь. Тот только отплевывался:
— Пошёл, Вострун! Тьфу ты совсем! У… у… кудлатый, пошёл!
Пёс не отставал, прыгал, припадая на передние лапы, сбивал хвостом изморозь с будылей.
— Ай! — вскрикнул мальчик. — Рубаху запятнал, чтоб тебя! Гони ко двору!
Собака перестала лаять и выжидательно смотрела, но Илейка не смягчился, важно прошествовал по улице. Потом не выдержал, свистнул громко, отрывисто и побежал. Пёс бросился вдогонку, путаясь в ногах. Илейка смело совал ему в пасть кулак, клал пальцы на острые зубы.
Улица была пустынна, только дряхлые старики в длинных шубах грелись на солнце, клюками подперев подбородки, да воробьи копались в старом, промытом дождями навозе. У голой, сбросившей свои красные гроздья рябины Илейка свернул в переулок. Ватага мальчишек едва не сбила его с ног. Деревянные мечи глухо стучали, мелькали вихрастые головы.
— Не робь! Не робь!
— Держись!
— Рази боярчонка!
— Тюкни, тюкни его, вражину!
Их всех теснил боярский сын Ратко, в высоких грязных сапогах и замусоленном кафтане. Он был на целую голову выше других и ловко орудовал дубовым мечом. На самую переносицу сдвинута лисья, с потертым верхом шапка, лицо покраснело от злости.
— Дрожишь, земля, дрожишь? — спрашивал боярчонок простуженным голосом. — Пощады просишь?!
Это не было похоже на игру. Он хлопал то одного, то другого по бокам, сбивал шапки, и уже у многих на лбу вздувались шишки. Пядь за пядью ребята отступали.
— Всех вас с улицы выжму! — кричал победитель. — Моя улица и село мое! Черти провальные!
— Илейка идёт! Илейка! — обрадованно взвизгнул мальчишка в бараньем тулупе. — На подмогу!
Его возглас подхватили другие, загомонили, осмелев, лезли под самый меч Ратко.
— Иду! — откликнулся Илейка, вырывая у кого-то из рук палку.
В это время обозленный боярчонок так хватил большеглазого и большеухого мальчишку, что тот схватился за голову и побежал. Илейка вздрогнул: то ли испугался чего-то, то ли впервые понял, что всю жизнь у него будет бой крепок, брань лютая и сеча злая. Выставил руку, она будто одеревенела.
Ратко отскочил, втянул голову в плечи, белесые глаза его уставились на Илейку:
— Ты какого такого сопливого роду? Бей, ну, бей! — и вдруг заработал мечом с такой силой, с таким напором, что Илейка не выдержал, отступил на шаг, на два… — Бей, бей, бей! — повторял Ратко, не давая опомниться. — Растопчу, жук навозный, голь смердячья!