Осенние ветры гудели в деревьях, рвали листву целыми охапками и шуршали ею по отвердевшей земле; задувал сиверко, гнал по льду реки звенящую поземку…
— Тебе, вольный Стрибог, молитва моя, песня моя — волхва твоего последнего! — выкрикивал Соловей и снова заливался свистом, гоготаньем, доходя до исступления. На губах его появилась пена, палилось кровью лицо, вздулись жилы на шее, а он все не останавливался. Перепуганный Бур бросался из стороны в сторону, кожа на нем мелко дрожала.
Снова и снова исходила ночь в разбойничьем свисте и завываниях. Бежали, просыпая снег, черные тучи, волки скулили жалобно, луна шагала своими лучами по лесу, ворочались в берлогах звери — все перепуталось в песне Соловья, как в его душе. Долго не мог Илья остановить разбойника, да и как его можно было остановить? Что-то в этом было такое, что смущало Илейку, словно виноват он в чем-то был, словно не понимал чего-то. Это было разрушение… Дальше Илейка не мог выдержать — пнул коня каблуком, натянул поводья:
— Бур! Ах ты, травяной мешок! Котел закопченный! Испугался посвисту соловьего? Шипу змеиного? Скакни, Бур, чтоб замолк, задохнулся бы ветром разбойник!
Стегнул коня, и тот рванул так, что Соловей упал и потащился но траве. Он враз умолк, и это было так чудно, когда не обезумевший мир кричал в страхе, а самый простой и знакомый переговаривался обыденными голосами. Жужжал слепень, садясь на круп коня, гукала где-то кукушка, летела красная бабочка быстро, зигзагами, будто лента развевалась по ветру.
Илейка приостановил коня, выждал, когда Соловей поднимется, и тотчас же услыхал крик:
— Ба-а-тюшка! Кро-о-винушка! Не оставь свою косточку, ресничку свою, Невейку!
Девочка всю дорогу бежала за ними и кричала, по Соловей заглушал ее крик.
— Ба-а-тюшка! Ку-у-да ты? Расказнят тебя злые! Не ходи… Не ходи. Что буду без тебя делать? Одна в лесу-то… Не вернешься ведь, знаю!
Соловей тупо молчал, не откликался на ее крик, только морщился.
— Гони коня, Муромец! — сказал он, когда Невейка приблизилась.
Илья подстегнул коня.
— Левее держи! — предупредил разбойник. — Здесь болото, завязнем, а нам еще далеко до Киева. Вернись, Невейка! Не ходи, говорят тебе!
— Нет, пойду! Всюду пойду за тобой, рядом встану, чтобы и меня сказнили! Только не шибко беги — духу нет, моченьки, — упрямо твердила девочка.
Лес заметно поредел, встала последняя голенастая береза, и вдруг широко, радостно полоснула по глазам сияющая поверхность реки. Звонкая волна била в крутой берег, заворачивалась, как подол на ветру. Озорница Смородинка! Сбросила летник — луг пестрый и шевелила упругими боками. Птицы-рыболовы галдели в воздухе, кружились хороводом, падали вниз. Свежо, горько пахло разгоряченной лозой. Дорога круто изогнулась и пошла берегом.