У Лукоморья (Гейченко) - страница 228
Зима на пушкинской земле бывает капризная — «то как зверь она завоет», то такими снежными сугробами все занесет, что еле-еле доберешься до Михайловской усадьбы. У дома Пушкина сугробы высотою в два метра и выше. Холодно. Куда-то попрятались все птицы. И только в домах, где люди, повсюду тепло. Теперь в Пушкинских Горах и в округе печи не только дровяные, как были при Пушкине, но и газовые, электрические, паровые...
Только у птиц все как было встарь. Для них такая зима — беда! Все в снегу: и земля, и деревья, кусты и кормушки. Все похоронил снег...
У меня дома свое птичье царство. В нем не только воробьи, голуби, утки, но и поползни, синицы, дятлы, сойки и... Золотой петушок. Петухи особенно боятся морозов. А мой петух не простой, а ученый — пушкинский, летом все им любуются... Вот я и решил благоустроить его вольер: обил стены дерюгой, на пол положил соломенный тюфячок, двери обил войлоком, провел внутри электричество. Лампочка большого накаливания не только светит, но и греет петушиную хибарку. В стенке домика я сделал дырку — вентилятор с задвижкой. Благодать!
Стал мой Золотой жить в полном благополучии. Узнавши про его блаженство, местные воробьи, ютившиеся под застрехой дома, стали залетать в вольер через «вентилятор». В петуховой хоромке не только тепло и светло, в ней и кормушка с зерном и хлебными крошками, и кринка с теплой водицей... Сперва прилетел воробышек-разведчик, а за ним и целая стая. Петя против гостей не возражал. Одиночество ему было в тягость. А тут — целая стая веселых пичуг, Одни стали пете перышки чистить, другие песенки чирикать, третьи плясать...
Поначалу, когда я утром приходил в вольер, чтобы его почистить и накормить хозяина и гостей, воробышки забивались от страха в угол, под потолок. Потом привыкли. Как только открывал я утром двери, все хором кричали:
— Здравствуйте, Семен Степаныч, здравствуйте!
— Ну, как вы тут живете? — спрашивал я.
И все хором мне отвечали:
— Дружно, дружно!
А мой Золотой радостно пел:
— Ку-ка-реку!
Весна. Как всегда, над карнизом дома Пушкина ласточки слепили гнездо. И вот какой-то местный воробей-прохиндей решил присвоить себе его. Очень уж оно ему понравилось. Залез в чужой дом, закричал: «Мой, мой дом, мой, мой...» Как ни старались ласточки изгнать насильника — ничего не получалось. Воробей топорщил крылья, лез в драку... Отлетели в сторону бедные хозяева, стали взывать о помощи. Слетелась целая стая птиц. Посмотрели на воробья и улетели. Вскоре стали прилетать обратно. У каждой птицы в клюве был кусочек земли. Одна за другой они стали подлетать к гнезду и заделывать отверстие. Вскоре воробей оказался замурованным, и стая разлетелась. Пленник поднял неистовый крик.