— Место это пустынное, — говорил царю Строганов,— сейчас могилу осеняет простой деревенский крест... Жена покойного очень просит, говорит, что должна исполнить сердечный обет... Собирается с детьми на проживание в тамошней деревне...
— Ну что ж, — ответил Николай. — Река времен всё смывает. Делай, коли так, да только чтобы без выкрутасов, смиренно... — О чем-то подумав, добавил:— Да, а ведь у меня во дворце и мастер для этого дела есть, первостатейный. Ему можешь поручить. А рисунок сочините сами, мне потом покажешь...
Через какое-то время чертеж надгробия был предъявлен царю. Разглядывал вместе с Бенкендорфом. Суровые камни, гранитные ступени, цоколь для эпитафии, акротерий, урна с покрывалом... Над всем этим белый мраморный обелиск. Всё скромно и даже сурово.
— Хорошо. А эпитафия, надпись какая, стихи будут ли? — спросил царь.
— Ничего не будет, — ответил Бенкендорф, — только имя, год и место рождения и смерти. Никаких стихов!
— Ну что ж, пожалуй, пусть будет так. Только прикажи, чтобы не делали особенно шуму... Без газет, без объявлений. Сделать, перевезти, поставить — и конец! Да, — спохватился царь, беря обратно от Бенкендорфа чертеж, — так ты говоришь, монумент будет, как у древних? Но ведь Пушкин-то не древний. Он христианин. Ты сам и Жуковский докладывали мне о его последних часах... Где же христианский символ на этом прожекте, где крест? Скажи им, чтобы присочинили крест на обелиске, обязательно!
Вскоре опека заключила с Пермагоровым условие на изготовление надгробия. Над памятником работал сам Александр Пермагоров и его всегдашние помощники — брат Лев, Парфен, Афанасий и Александр Истомины.
В ноябре 1840 года в мастерскую приехали посмотреть монумент Наталья Николаевна, Виельгорский, Строганов. Памятник всем понравился, и было решено отправить его в Святые Горы.
Наталья Николаевна долго думала, кому можно поручить это важное дело, и вспомнила старого дворового Сергея Львовича, бывшего расторопного старосту Михайловского и Болдина, знаменитого Михайлу Ивановича Калашникова — верного слугу ее покойного мужа.
Старик, после того как был отстранен от болдинской вотчины, скитался в Петербурге без собственного пристанища. Он жил то у одного, то у другого сына. Дети его не баловали, и, по свидетельству людей, встречавшихся с ним в эти годы, Калашников по-настоящему нищенствовал.
Будучи сыскан прислугою Натальи Николаевны, Михайло был доставлен к барыне. Войдя в дом, он упал перед Натальей Николаевной на колени и горестно заплакал:
— Спасибо, благодетельница, что вспомнили про меня, не побрезговали... Уж будьте покойны, всё сделаю как следует: доставлю и поставлю. Верою и правдою служил моему благодетелю, верою и правдою буду служить его памяти, спаси его Христос!