— Я был оглушен, — пробормотал он. — Было трудно, очень трудно. Но я понимал, чем это грозит, если выпущу его. Не мне. Тебе. Потом оглушение прошло. Но в тот же миг он покинул повозку. Быстро, словно исчез. Надо было следовать за ним! Но я не мог оставить тебя, не убедившись, что с тобой все в порядке!
В ярости Зверь обрушил кулак на ни в чем не повинный борт повозки, так что щепки полетели в стороны. Я поняла, Фиар винит себя в том, что отпустил Андре.
Мои пальцы скользнули по твердому запястью со вздутыми венами.
— Нет, Фиар, — пробормотала я. — Андре воспользовался сосудом, чтобы скрыться. Пусть на волков не действует магия подчинения… Но все же магия Аты действует на вас. Я уже видела такое, я помню. Она словно оглушает, заставляет видеть иллюзии. Думаю, последние мгновения схватки ты бился не с Андре, а с его фантомом, в то время как Андре покинул повозку и прыгнул в воду. Сейчас он вплавь добирается до корабля.
Зверь слушал меня хмуро, а потом отпрянул.
— Я догоню его.
— Нет, Фиар! — вырвалось у меня, прежде чем успела понять, что делаю.
Руки обвились вокруг могучей шеи, израненные, опухшие губы вновь прижались к губам мужа.
— Не делай этого, — попросила я.
— Не делай… чего? — хмуро переспросил Зверь, отстраняясь.
— Не оставляй меня одну, — попросила я. — Теперь, когда ты здесь, мне ничего не страшно, — словно в противовес собственным словам, меня начала колотить крупная дрожь, — прошу, там, на корабле, священники… Я не верю, что все, что произошло, было планом заманить тебя на корабль и обезвредить окончательно. Но жрецы Аты умеют использовать обстоятельства себе на пользу. Я боюсь за себя и за тебя.
По мере того как я говорила, взгляд Зверя смягчался. Заканчивала свою речь я прижатой к мускулистой груди.
— Я подумал, что ты испугалась за него, Эя, — хрипло вымолвил Зверь.
Я скрежетнула зубами в ответ.
— Мне кажется, я сама, своими руками могла бы вырвать его сердце, — проговорила я. — За папу. За маму. За тебя, Фиар.
Зверь снова прижал меня к себе, вновь припал к губам в поцелуе. На этот раз полном безграничной нежности, и я ощущала, как пальцы, которыми он гладил меня по волосам и щекам, дрожат. Фиар сдерживал свое желание. А я, отвечая на его поцелуи, хотела, чтобы он перестал сдерживаться.
— Он ничего тебе не сделал? — раздалось хриплое.
Я покачала головой. Почему-то было приятно, что Зверь спрашивает об этом только сейчас. Моя жизнь, моя безопасность, самочувствие интересовали его больше моей чести.
— Скажи, Эя, — попросил он.
— Он собирался, — честно сказала я и добавила торопливо, видя, как глаза Зверя вспыхивают углями: — Но не успел.