Первое, о чем думал, было: почему природа создала его таким большим и сильным? Ведь и другие люди, небольшие и несильные, живут обычной человеческой жизнью, и в этом он от них ничем не отличался. На фронте его огромный рост и сила даже скорее мешали, приходилось вжиматься в землю и чаще других кланяться пулям. Хотелось тогда рассвирепеть, броситься врукопашную, но пулемет бил с такой расчетливой, механической точностью, что становилось скучно и обидно за свою ненужную в эту войну силу. Несколько раз он вытаскивал непроходимо завязшие в грязи пушки, но подвига, настоящего подвига, для которого он, может быть, и родился таким богатырем, не случилось… Подвиги совершали маленькие, гибкие и изворотливые, как кошка, люди. Они незаметно подкрадывались к танкам и, даже прошитые пулями, продолжали бросать гранаты под гусеницы.
Старая газетная вырезка с описанием подвига Семена, этого молодого, маленького и худощавого парня, первого мужа Марии, не давала ему покоя. Во сне и наяву видел Заледень, как Семен, грызя землю, считает метры до ревущего, бешено вращающего башней танка и вдруг, взметнувшись, распрямившись, бросает гранату. Заледень чувствует, как ударяет в уши Семена гром, как бьет и впивается в лицо окалина лопнувшего танка и течет из него темное горячее масло. Видит Василий и радостное лицо забывшего все на свете Семена, и друг, содрогнувшись всем телом, чувствует вошедшую в его грудь маленькую никелированную пульку. Конец…
Заледень тяжело ворочается на постели, чиркая спичками, жадно раскуривает папироску. У него холодеет сердце, как при известии о смерти близкого и родного человека. В памяти Семен не стареет, а, наоборот, с каждым годом становится все лучше и моложе. Вглядываясь в него, Заледень тревожно спрашивает: «На войне я не совершил никакого подвига… В мирной жизни любил женщину, родил сына, построил дом и трудился сколько мог и не мог, в полную свою силу… Много это или мало для меня? Скажи, браток?..»
Но Семен, глядя со стены куда-то в одну ему ведомую даль, молчит: какое дело герою до обычной человеческой жизни, до ее повседневной радости и повседневной боли, крестьянского труда и забот? Он молчит, а Заледень обувает сапоги и уходит в поле, к реке…
Мост
Рассказ о спасательной станции №7
Над нами старый мост. Огромный, разогретый солнцем — величественный и жалкий одновременно. Могучие каменные «быки» потрескались, впустили в свой внешне несокрушимый монолит корни травы — семена всей летящей над маревом города живности — и зацвели. Мрачные чугунные пролеты распятнились веснушчатой, непотребно рыжей ржавчиной. Гулкий черный свод наполнился золотыми стрелами, лентами, зигзагами, клубком отраженного от воды тысячекратного солнца.