Белый каютный катер, слегка накренясь, уходил в развороте на стрежень реки. Из каюты никто не показывался, занавески на окнах были плотно задернуты, забелело в люковине чье-то лицо и пропало. На катере прибавили оборотов, и мотор, заверещав и заныв, вздыбил лодку и понес ее против течения.
Митя проводил глазами пропадавшую точку, забулькав сапогами, зашел в реку, смывая с лица капли пота.
«Ушли… и следов не оставили — вот она что делает, река…» Егерь не доверял речникам, рыбакам, скоротечному лодочному народу. Его больше влекли потайные лесные озерки, заросшие протоки с щучьим всплеском, редкие, как нечаянная радость, родниковые ключи в мшистых вековечных каменьях.
Покурив на берегу, егерь повернулся спиной к реке и вошел в лес. Здесь ему было тихо и спокойно.
Егерь знал лес во все времена года, отличал неспешную, сменяющую друг друга череду дней, ощущал ход извечной природной жизни.
…Весна врывалась в строгий, по виду зимний еще лес паводком взметнувшейся от открытого солнца реки. Сломленные и снесенные ледоходом льдины заносило на низкую луговину, где их сталкивали в реку тысячи растопившихся подснежных ручьев. Вешние воды омывали лес после зимней спячки, и он, как вылезший из отсыревшей берлоги медведь, лениво и вольготно грелся под солнцем, подставляя лучам каждую былинку.
С весной приходили грозы — громыхали и светились молниями над лесом, срывая ветрами кожурки с лопнувших почек, помогая распрямиться крохотным, как новорожденные дети, клейким листочкам. Через несколько дней бор, рощи, прибрежные кусты дрожали и поблескивали миллиардами свежих, нагретых солнцем листьев. Летом лес замыкался в себе, хранил тайные звериные тропы, окутывал теплыми туманами грибные поляны, упавшие под собственной тяжестью росные травы, зрелые малинники и черничники.
И так до осени, когда под ногой похрустывают трубочки листьев и на пожухлом кочкарном мхе взблескивают капельки брусники; однобоко алеет крепкая клюква. Осенняя пожелть, багрянец, дух грибной еще не выветрился, и во всем лесу так до первого снега…
Егерь вышел на поляну, постоял у высокого купола муравейника, подивившись мудрому инстинкту единенного насекомого племени, крепко приготовившегося к зиме. Присел у кочки и не спеша набрал в горсть брусники. По оранжевому, словно не остывшему еще от летнего солнца стволу сосны спиралью мелькнула огненная белка. Держа факелом хвост, галопом проскакала полянку и, уткнувшись егерю в сапог, испуганно заверещала, выкатив гневные блестящие глазки. Митя одним махом отправил в рот горсточку ягоды и пошел проведать лесопосадки.