— Именно поэтому! Об этом все пишут, зайди в соцсети, Одд, тебя единодушно хвалят за непредвзятость. Человек сидит во Франции в ветхой избушке и пишет книгу ни о чем, книгу, в которой ничего не продает, из уважения к литературному творчеству отказывается от огромного богатства и мировой известности. На данный момент ты самый крутой писатель в мире, разве ты этого не понимаешь?
— Нет, — соврал Одд Риммен.
Естественно, он отдавал себе отчет в том, что бескомпромиссные и делано пуританские решения, принятые им с того вечера в Театре Чарльза Диккенса, пусть и не обязательно, но вполне могли привести к тому, что сейчас происходит.
— Дай мне подумать.
— Съемки на следующей неделе, но ответ им нужен в течение дня. Я забронировала билет на рейс в Нью-Йорк.
— Я тебе сообщу.
— Отлично. Кстати, Одд, кажется, ты счастлив.
Возникла пауза, во время которой Одд на мгновение задумался, не раскрыл ли он непреднамеренно своих чувств. Триумф. Нет, не триумф — тогда предполагалось, что эту цель он и преследовал. А единственное, чего он сам хотел, — устроиться так, чтобы писать правдиво, не считаясь ни с кем и ни с чем, во всяком случае не со своей так называемой популярностью.
Тем не менее. Он как раз прочел у нейроэндокринолога Роберта Сапольски описание того, как у бросивших пить алкоголиков система вознаграждения в мозге активируется даже оттого, что они идут по улице, где находится бар, куда они раньше ходили: даже если пить алкоголик не собирается, ожидание, усвоенное в те времена, когда он пил, поспособствует выработке дофамина. Это ли с ним сейчас произошло, неужели от одной лишь возможности привлечь к собственной персоне внимание всего мира у него на затылке волосы встали дыбом? Точно он не знал, но, возможно, от паники только при мысли, что попадет в старый тупик, он крепче сжал телефонную трубку и ответил кратким и жестким «нет».
— Нет? — повторила Софи с легким удивлением в голосе — по нему Одд понял, что она решила, будто это ответ на ее комментарий о том, что он, кажется, счастлив.
— Нет, я не будут участвовать в ток-шоу, — уточнил он.
— Но… твоя книга. Одд, честно говоря, это невероятный шанс рассказать миру, что она существует. Что настоящая литература существует.
— Но тогда я нарушил бы принцип молчания. Я бы предал тех, кто, по твоим словам, хвалит меня за непредвзятость. Я бы снова стал клоуном.
(Он отметил, что употребил условное наклонение.)
— Во-первых, Одд, предавать некого, от твоего молчания зависишь только ты. А что касается клоунства, тут говорит твое тщеславие, а не человек, который считает литературу призванием.