Когда ко мне постучалась Моник, за окном уже стемнело. Я не открыл, крикнув, что заболел, лежу в постели и зайду на следующий день. Она ответила, что ей надо со мной поговорить, но я сказал, что не хочу ее заразить. Инфекций Моник до смерти боялась, поэтому оставила меня в покое, спросив напоследок, как прошел экзамен.
Тревор тоже стучался. Я закричал, что болею, он спросил, не нужно ли мне чего, и я прошептал: «Друг» — отвернулся к стенке и крикнул, что ничего, спасибо.
— Надеюсь, ты к пятнице выздоровеешь и поедешь на скалы, — сказал Тревор.
Пятница. У меня в запасе было три дня. Три дня, чтобы погрузиться во тьму, о существовании которой я и не подозревал. Три дня в когтях ревности. Когда я выдыхал, ревность слегка стискивала когти, так что вдохнуть становилось все тяжелее. Ревность — это удав. В детстве, сходив с отцом в кино на диснеевскую «Книгу джунглей», я ужасно расстроился, потому что в книге Киплинга, которую мама то и дело перечитывала мне, удав Каа — добрый! Отец ответил, что каждое существо обладает двумя лицами и мы не всегда видим второе лицо, даже свое собственное. Но я свое второе лицо увидел. По мере того как недостаток кислорода в те три дня разрушал мой мозг, в голову мне полезли мысли, прежде неведомые, наверное прятавшиеся на самом дне моего сознания. И я увидел второе лицо Каа, доброго удава. Ревность манила, обещала, гипнотизировала, подсовывая невероятные фантазии о мести, отчего тело приятно зудело, а чтобы подпитывать ее, достаточно было хлебнуть еще виски.
Наступила пятница, я стряхнул с себя угрюмость, объявил о своем выздоровлении и воскрес из мертвых, однако прежнего Никоса Балли уже не существовало. Со стороны это было незаметно. Этого даже Тревор с Моник не заметили, когда я за обедом как ни в чем не бывало подошел к ним и заявил, что прогноз погоды отличный и что нас ждут волшебные выходные. За обедом я не слушал Тревора и Моник. Они говорили полунамеками, думая, будто я их не понимаю, а я прислушивался к болтовне двух подружек, сидевших с противоположной стороны стола. Они обсуждали третью подружку, которая теперь встречалась с каким-то парнем. Я выхватывал из их разговора отдельные слова, чересчур сильные эпитеты, пренебрежение, с которым одна из них описывала подругу, и излишне радостный отклик собеседницы, гнев, обрубающий фразы, лишающий их плавности, присущей спокойному течению мысли. Девушки ревновали. Только и всего. И моя догадка основывалась не на психоанализе, а на толковании конкретного текста. Да, прежнего меня больше не было. Я побывал в ином мире, где кое-что увидел. Увидел и усвоил. Я стал Ревнивцем.