«Ревность» и другие истории (Несбё) - страница 65

И пришел в отчаяние.

На руках у него оставался лишь один козырь: тело Джулиана пока еще не нашли. А ДНК у них с Джулианом одинаковая, так что если труп и обнаружат, то решат, будто это Франц. Единственное решение — сделать так, чтобы Франц Шмид исчез, перестал существовать. И тогда он инсценировал самоубийство. Позвонил мне с пляжа и рассказал обо всем так, чтобы не оставалось сомнений. Он намекнул, что Джулиан, возможно, не умер, а заключен «в любовную тюрьму». Франц специально придумал такую загадку, над которой требовалось поломать голову: ему нужно было время, чтобы добраться до Палеохоры, однако того, что мне понадобится несколько дней, он не ожидал. После разговора со мной Франц оставил в машине одежду и мобильник, босиком дошел до берега и выбросил в море «люгер», чтобы мы, найдя пистолет, окончательно поверили в версию о самоубийстве. По кромке воды Франц добрался до утесов, а оттуда направился в Палеохору. Весь путь занял у него чуть больше часа. Ночью, да еще и в шторм, было маловероятно, что он встретит кого-то, по крайней мере, его уж наверняка никто не запомнит.

— Ты взял с собой плед, но в Палеохору шел одетый и уж точно обутый, — сказал я, — куда ты дел одежду и обувь?

Франц снова ослабил хватку, и обмотанный желтой лентой конец веревки пополз к его руке.

— В Хоре бросил, — ответил он, — в мусорный контейнер рядом со стеной крепости. И туда же выкинул упаковку от рвотного и слабительного. Перед тем как приковать себя в подвале, я принял таблетки — именно поэтому я и выглядел так, когда вы меня нашли. Еле добежал до подвала — а там меня пронесло по полной, да и блевал я сильно. Я-то думал, вы меня быстро найдете.

— Ты все время сидел в подвале?

— Днем да, иначе меня бы из Хоры кто-нибудь увидел или туристы заметили. Но ночью я выходил на улицу, подышать.

— И разумеется, наручниками ты себя приковал, только услышав, что тебя идут «спасать». Кстати, куда ты дел ключ от наручников?

— Проглотил.

— А больше ты ничего не ел, пока там сидел? Неудивительно, что ты похудел.

Франц Шмид коротко рассмеялся:

— Четыре килограмма сбросил. Если ты и так худой, это заметно. Когда я понял, что вы ни о чем не догадались, я совсем отчаялся и стал звать на помощь. А к тому моменту, когда меня нашли, я уже совсем сорвал себе горло.

— У тебя был какой-то незнакомый голос, — вспомнил я, — значит это потому, что ты связки сорвал.

— Меня никто не слышал, — сказал Франц.

— Тебя никто не слышал, — повторил я.

Я вздохнул. Обвязка перетягивала артерии, и ноги почти утратили чувствительность. На то, чтобы признаться, у него имелось две причины. Во-первых, он, возможно, все равно собирается сбросить меня на утесы. А во-вторых, сознаться во всем начистоту бывает приятно. Переложить собственный поступок на чьи-то плечи. По этой причине исповедь — одно из популярнейших церковных таинств.