— И ты зажил жизнью брата, — сказал я.
Франц Шмид пожал плечами:
— Мы с Джулианом знали друг дружку как себя самих, поэтому все оказалось даже проще, чем можно было ожидать. Я обещал Хелене вернуться и уехал домой. Там я держался подальше от тех, кто нас хорошо знает, от коллег Джулиана, родственников и друзей. Замкнутость и несколько странных эпизодов списали на потерю памяти из-за травмы, которую мне пришлось пережить. Сложнее всего дались похороны: мама утверждала, будто сошла с ума от горя, потому что ей кажется, что я — Франц. А когда все начали говорить речи, я понял, сколько народа меня любило. После похорон я, то есть Джулиан, уволился и вернулся на Калимнос. Мы с Хеленой сыграли скромную свадьбу. С моей стороны пригласили одну маму, вот только она не приехала. Она считает, что я украл Хелену у Франца и что Хелена Франца предала. До рождения Фердинанда мы почти не общались, но потом я отправил ей фотографии Фердинанда, и мы стали перезваниваться. Так что поживем — увидим.
— А Хелена… Она ничего не знает?
Франц Шмид покачал головой.
— Зачем вам это? — спросил он. — Вы отдали мне веревку, другой ее конец привязали к себе, а теперь в открытую заявляете, что убей я вас — и никто ни о чем не узнает.
— Лучше ты мне ответь, Франц. Не тяжко тащить такую ношу в одиночку?
Он не ответил.
— Убей ты меня сейчас — и снова останешься один. Причем на душе у тебя не огнестрел в состоянии аффекта, а спланированное убийство. Ты и впрямь этого хочешь?
— Вы же не оставили мне выбора, Никос.
— Выбор есть всегда.
— Когда выбираешь только для себя, возможно. Но у меня семья. Я люблю их, они любят меня, и ради них я готов всем пожертвовать. Собственным душевным покоем. Вашей жизнью. По-вашему, это странно?
Я полетел вниз, успев заметить, как конец веревки скрылся в руке Франца. Все кончено — это я знал. Но тут обвязка опять сдавила ноги, и веревка натянулась.
— Ничего странного, — ответил я; сердце билось ровнее, худшее было позади, я больше не боялся умереть. — Как раз это я и собирался тебе предложить. Душевный покой.
— Это вряд ли.
— Разумеется, полностью ты не успокоишься — как ни крути, а ты собственного брата убил. Но от страха разоблачения я тебя избавлю, и то и дело оглядываться ты прекратишь.
Он хохотнул.
— Потому что все в итоге закончится и меня арестуют?
— Тебя не арестуют. По крайней мере, не я.
Франц Шмид подался назад. В руке он сжимал самый конец веревки, долго ли он еще сможет меня удерживать, неизвестно. Ну и ладно. Я осознавал, что жизнь моя вполне может закончиться и таким образом. И такой способ расстаться с жизнью — один из двух, на мой взгляд, приемлемых — меня устраивал.