Я стал рассказывать, но быстро замолчал.
— Успокойся и начни сначала, — сказал Пиюс. — Важны все детали. Копаться в памяти — это как нитку распутывать: одна ассоциация тянет за собой другую.
Я все сделал, как он велел.
Как я уже говорил, мы с Лизой пропустили пару стаканчиков, и она сказала, что в выходные уедет. Я вспылил и предъявил ей сообщение. Я и не думал о нем заговаривать, хотел посмотреть, как дела пойдут, но башка у меня вскипела, и я крикнул, что знаю про их с Людвигсеном интрижку. Она все отрицала, но врать она почти не умеет — на нее даже смотреть было жалко. Я поднажал, и она раскололась: заплакала и призналась, что весной, когда она с коллегами ездила в Хельсинки, кое-что по пьяни случилось. По ее словам, поэтому-то она решила совсем не пить, чтобы ничего подобного уже не повторилось. И я ее спросил: разве это не штука вроде хештега «Me Too»? Вина целиком и полностью — а не лишь отчасти — лежит на Людвигсене, он же все-таки начальник. И Лиза ответила, ну да, может быть, он виноват больше — во всяком случае, по словам коллеги, наливал он ей щедро. Тут я уже разозлился; ну то есть если шеф предлагает стаканчик, ты уж не откажешься, считается, что выпить — это чуть ли не составляющая работы.
— А после?
— Он меня к себе домой пригласил.
— Куда?
— Хьельсосвайен, шестьсот двенадцать.
— Ты там была!
— Нет!
— Тогда откуда адрес знаешь?
— Он же сам сказал!
— Но запомнить номер шестьсот двенадцать… это ужасно подозрительно.
Она засмеялась — тогда я и назвал ее шлюхой, схватил ключи от машины и ушел, пока не сделал чего похуже.
— Хуже, чем сесть за руль в состоянии алкогольного опьянения? — спросил Пиюс.
— Да, хуже, — сказал я.
— Продолжай.
— Я катался — ну и да, подумывал вернуться и убить ее.
— Но не стал?
— Я… — Я поднес ко рту руку, прижав к щекам большой и указательный палец. Голос у меня дрожал, говорил я невнятно. — А этого, Пиюс, я не знаю.
Не знаю, называл ли я его раньше по имени. Ясное дело, в мыслях у меня оно было, но произносить вслух? Нет, блин, не думаю.
— Но ты чувствуешь, что мог бы?
Вдруг накатила адская боль в животе — я автоматически согнулся.
Я сидел скрючившись, пока он не коснулся рукой моей поясницы.
— Ну же, Ивар, все будет хорошо.
— Да? — всхлипнул я. Совсем, блин, с катушек слетел.
— Когда ты сегодня пришел, я по тебе заметил, что что-то случилось, но не думаю, что ты жену убил.
— Да что ты, блин, об этом знаешь? — вопил я, пряча голову между ног.
— Ты ушел, чтобы в запале ничего с ней не сделать, — сказал он. — И это после того, как получил подтверждение тому, что уже какое-то время подозревал. Ты ушел, чтобы у лобной доли появилась возможность сделать то, с чем, как тебе было известно, миндалевидное тело должным образом не справится. Зрелый поступок, Ивар, — значит ты постепенно учишься справляться с гневом. Может, позвонишь домой и узнаешь, как у жены дела?