— Мы выпили пива и здорово посмеялись, когда стали сравнивать привычки. Например, она всегда передумывала, когда заказывала еду, а тебе приходилось ловить официанта и менять заказ. Ну, или ей всегда приспичивало в туалет, когда она уже потушила свет и пожелала спокойной ночи. И конечно, поход в магазин по субботам — и какая же трагедия, если ты забудешь купить «Твист». Поэтому я не сильно удивился, когда опять встретил Бакке — через пару недель в субботу утром в «Киви». Мы оба посмеялись, когда я многозначительно посмотрел на пакет «Твиста» в его тележке для покупок. И кстати, он спрашивал про документы на развод — их ждал адвокат Симоны. Я ответил, что был занят, но все улажу на следующей неделе. Пожалуй, я даже чуть взбесился из-за того, что он их упомянул. Ну, в смысле, с чего такая спешка? Он занял мое место в ее постели — и хватит для начала. Казалось, он ждет не дождется момента, когда сможет на ней жениться. И на ее миллионах. Вот я и спросил напрямую. Планируют ли они пожениться. Он заметно растерялся, и я повторил вопрос. Вяло улыбнувшись, он помотал головой. И тогда я понял.
Я расправил обертку от лакрицы. Слово «лакрица» там было написано на трех языках: «Lakris — lakrits — lakrids». Датский и шведский?
Понятно в любом случае. Хорошо, когда соседи почти что на одном языке говорят.
— Что-то такое было в его взгляде — боль, которую я помнил по собственному тогдашнему отражению в зеркале. Бакке идет на выбывание. Симоне надоело. Лишь вопрос времени, и он это знает, он уже почувствовал вкус горьких плодов поражения. Вы это расследовали, офицер? Спрашивали ее подруг, были ли у нее такие планы? Надо бы, ведь в таком случае у него был мотив — верно же? Crime passionel — так это у вас называется?
Неужели я увидел на губах полицейского улыбку? Он не отвечает. Конечно же нет, он ведь обязан держать в тайне все, что касается расследования. И тем не менее от мысли, что Хенрик Бакке — подозреваемый, я тоже непроизвольно улыбнулся. Мне даже скрывать улыбку неохота. Мы улыбаемся.
— А парадокс ведь, да? Я же так и не успел отправить документы на развод, поэтому на момент смерти Симоны мы все еще были мужем и женой. Поэтому, офицер, я единственный наследник. Так что если ее и правда убил Хенрик Бакке, значит человек, который украл главную любовь моей жизни, сделал меня миллионером. Меня. Вот что называется ирония судьбы.
Мой смех отражают шелковые обои и дубовый паркет. Я чуточку перебарщиваю: хлопаю себя по бедрам и запрокидываю голову. Так я увижу глаза полицейского. Холодные, как будто акульи, они пригвоздили меня к дивану. Я резко замолчал. Понял ли он? Я беру конфету «Дайм», уже открываю, но передумываю и беру вместо нее «Бали». Конфету «Дайм» я опять заворачиваю в фантик. Надо подумать. Нет, думать необходимости нет. Достаточно взгляда на полицейского.