– Все в порядке, – заверил ее Рики, ощущая прилив надежды при виде их машины на подъездной дорожке. – Я хочу сказать, что я рад, но, мне кажется, я научился сам о себе заботиться. Мне многое необходимо тебе рассказать. О том, что здесь произошло, о себе. Об особенной девушке, которую я здесь встретил. О папе. О том, что я буду делать дальше.
Чтобы попасть сюда, он прошел через Центральный парк. В этом, разумеется, не было необходимости, но он вышел из квартиры рано. Очень рано. Он не хотел признаваться себе, как сильно нервничает. Что, если она не приедет? Что, если все в корне изменилось?
Письмо у него в руке промокло от пота. Он читал его и перечитывал, разворачивал и снова складывал, пока слова в нем не стали напоминать скорее грязные иероглифы, чем английский язык. Это не имело значения – он все помнил наизусть.
Птицы громко пели над головой, в воздухе плыли густые ароматы попкорна и хот-догов. Парк скорее напоминал ярмарку, чем островок зелени и свежести посреди огромного города. Иногда он скучал по бостонским паркам, но паркам Нью-Йорка было присуще свое необычное очарование. Он тихонько насвистывал на ходу, пытаясь припомнить все пластинки, которые собирался ей показать, как только они взберутся по лестнице в его крошечную квартирку в Квинсе. В гостиной уже возвышалась стопка почти с него ростом, представлявшая собой собрание музыкальных шедевров, которые она пропустила, все еще находясь в заточении.
С чего же начать? «Тридогнайт»?[7] Нет, вероятно, чересчур предсказуемо. И не «Арчиз»[8] – слишком слащаво и банально. Он решил, что первым делом даст ей послушать Джонни Кэша. С Джонни ошибиться было невозможно.
Тропинка вывела его на Пятьдесят девятую, и он замер в нерешительности, разворачивая затертое письмо подобно карте сокровищ и уже в шестнадцатый раз за это утро перечитывая адрес. Завиток тумана клубился в траве у него за спиной – последнее прохладное дыхание утра, прежде чем на парк обрушится жаркое летнее солнце. Он повернул направо и дошел до конца квартала, где и остановился, увидев маленькую металлическую табличку, обозначающую автобусную остановку. Он пришел. Теперь оставалось только ждать.
Он потер пятно на рукаве и вздохнул. Теперь его одежда по большей части была поношенной или порванной, поскольку все деньги, до последнего пенни, уходили на аренду квартиры и на пластинки. Мама распереживалась бы, если бы увидела его в таком состоянии, но он сомневался, что ей предстоит увидеть его в сколько-нибудь обозримом будущем.