Вскоре интенсивная боевая работа снова втянула всех в круговорот полетов на воздушную разведку и бомбометание по различным объектам врага. И в первых же вылетах после двухнедельного перерыва я убедился, что от войны можно отвыкнуть: разрывы зенитных снарядов стали сильнее, чем раньше, привлекать внимание и возбуждали желание обойти опасную зону. Удержать себя стоило немалых усилий. Потребовалось время, чтобы вновь обрести былую «форму».
Военный календарь отсчитывал новые дни и недели. На увядающую траву посыпались первые пожелтевшие листья. Нередко почти до земли опускались рваные дождевые тучи. А боевое напряжение возрастало — немецко-фашистские войска продолжали рваться к Москве н Ленинграду, то на одном, то на другом участке фронта терзали нашу оборону. Надо было непрерывно поддерживать с воздуха свои наземные войска, уничтожать вражеские переправы, его резервы на марше и боевую технику. Летали мы теперь чаще всего мелкими группами и в одиночку. Наш экипаж значился в ветеранах, и ему, естественно, ставили самые сложные задачи. Была на это и другая причина: некоторые летчики и штурманы не могли летать в сложных погодных условиях, сложившихся во второй половине сентября.
Полеты в облаках повышали, так сказать, «коэффициент безопасности»: противник не имел технических средств для перехватов или поражения визуально невидимых целей. Молодые летчики мало-помалу осваивали сложные метеоусловия, и наши потери резко сократились, кадры летного состава стабилизировались. Это давало основания рассчитывать, что эскадрилья скоро восстановит былую боевую мощь.
…Мы сидели в большой эскадрильской палатке и играли в домино. Под стук «костяшек» и шум дождя никто сразу не заметил, как в палатку вошел майор Полбин. Наконец кто-то подал команду, все встали. Иван Семенович скептически посмотрел на участников баталии, но промолчал. Затем неторопливо извлек из кармана телеграфный бланк, и лицо его сразу стало строгим. Чувствовалось, что командир собирается сообщить нам что-то очень важное. Он даже не подал, как обычно, команду «Вольно», и мы замерли в молчаливом ожидании.
При тусклом свете коптилки командир зачитал телеграмму. Смысл ее заключался в том, что наши войска вели сейчас тяжелые оборонительные бои с превосходящим противником и командующий общевойсковой армией не приказывал, а просил, если это возможно, выделить хотя бы один-два экипажа для удара по железнодорожной станции, на которой происходила выгрузка вражеских резервов. Причем там, за 300 километров от нас, погода была хорошая.