Тусклого света керосиновой лампы с разбитым стеклом было вполне достаточно, чтобы рассмотреть захваченного человека. Перед нами стоял парень лет двадцати, в военной залатанной гимнастерке и яловых сапогах, облепленных грязью. На его худом давно небритом лицо лежала усталость.
Спрашиваю старика, зачем заходил сюда этот человек? Тот отвечает: мол, спрашивал, как пройти в Ильино. На вопросы, кто он, куда и откуда идет, неизвестный не отвечал, смотрел в сторону. Пробую подойти к нему иначе: показываю удостоверение личности, говорю, что мы советские воины, что судьба его зависит от правдивости ответов.
Подействовало. Немного помолчав, наш пленник назвался Шатиловым, сказал, что он — рядовой артиллерийского полка, попавшего в окружение под Минском. Их группа дважды пыталась пробиться к своим, но безуспешно: фронт быстро откатывался на восток. О составе группы и ее местонахождении Шатилов категорически отказался говорить. Мне понравилось поведение солдата, который здесь, в тылу врага, оставался верным воинской присяге.
— Вы коммунист? — спросил я в упор.
— Нет, комсомолец, — ответил Шатилов, и в его глазах мелькнули огоньки.
— Покажите билет.
— Нет билета. Закопал под Минском, когда первый раз выходили из окружения, — вяло отозвался собеседник.
Заметив, что я укоризненно покачал головой, он вдруг вспылил:
— Разве я один? Кто же во вражеском тылу носит при себе такие документы? Ведь если с ними попадешься — сразу поставят к стенке. А нам обязательно надо к своим дойти. Потом вернемся и откопаем. Сами-то небось тоже сейчас беспартийными ходите…
Шатилов говорил резко, громко, словно и себя хотел убедить в правомерности своего поступка.
Но когда я молча расстегнул левый карман гимнастерки и, не торопясь, вытащил пергаментный пакетик, мой собеседник словно споткнулся на полуслове. А при виде партийного билета он широко раскрыл серые глаза и сдавленным голосом попросил:
— Дайте взглянуть…
Подержав в руках красную книжечку, Шатилов виновато сказал:
— Извините меня, пожалуйста. За все, что здесь говорил. Я сейчас же поведу вас к своим товарищам.
Так партийный билет стал для нас в тылу у врага паролем и пропуском.
Сопровождаемые Шатиловым, мы направились в лес, находившийся неподалеку от деревни. Когда вышли за околицу, наш проводник попросил вернуть ему винтовку.
«Стыдно мне, — виноватил себя он, — за многое стыдно».
Оружие мы ему вернули.
Пройдя километра полтора по лесной дороге, свернули на узкую тропу и минут через десять увидели ярко горевший костер, окруженный людьми. Навстречу поднялся рослый бородач лет тридцати.