Продвигаюсь еще вперед, и вдруг мне становится не по себе. Может быть, это непередаваемое словами состояние было вызвано одиночеством, непонятной тишиной, писком пуль и неподвижными, беспомощно застывшими, как зачарованные, стальными машинами. Ощущение было такое, будто надо мной нависла близкая опасность. Страшна была не смерть — о ней в такие минуты не думаешь, — а именно опасность. И что самое неприятное — неизвестно, откуда она могла угрожать. Разве свои не могли принять меня за чужого? Кому в голову придет мысль, что впереди ползает их командир.
Передвинув поближе к правой руке кобуру с пистолетом и на всякий случай расстегнув ее, вскакиваю на ноги и бегу к небольшому покрытому растительностью гребню. Отсюда обзор лучше. Справа вижу темную пасть оврага, узкого и глубокого. Где-то в прохладе его слышно беззаботное щебетание птахи. Но что это? Я даже присел от неожиданности, заметив у самого края оврага опрокинутый немецкий мотоцикл с коляской. На песке — свежие следы солдатских сапог и несколько стреляных гильз. Хозяин мотоцикла, видно, ретировался. Совсем близко замечаю орудийные окопы для противотанковых пушек. Чуть дальше — стрелковые окопы, а перед ними — развороченная взрывом тридцатьчетверка. Метрах в сорока — еще одна, с выскочившей из пазов башней.
Чьи они: Румянцева, Лебедева? Их участки далеко в стороне, но чего не случается в горячке боя. Вот исчез же со своими четырьмя танками Довголюк. Вполне возможно, что вихрем сражения занесло капитана далеко в сторону. Всяко бывает. Настоящий бой — это не учебная игра в аудитории и даже не маневры в мирное время… А вдруг эти вот тридцатьчетверки и есть машины, ушедшие с Довголюком? Но что гадать понапрасну, травить сердце. И так потери велики. Похоронили Грабовецкого.
Примириться с мыслью о гибели второго комбата совсем нелегко.
Раздвигаю кусты, перевожу взгляд левее, и по спине пробегают мурашки. Метрах в трехстах от меня, как на параде, выстроились… раз, два… пять… девять… двенадцать мощных пушек на специальных платформах. Длинные жерла угрожающе уставились в сторону, откуда мы утром и днем вели отчаянные атаки. Перед пушками два разбитых советских танка. Дальше мешает видеть насыпь.
Стало быть, мы выскочили к самому логову противника, в район его артиллерийских позиций. Выходит, расчет наш оправдался.
От радости, забыв об опасности, торопливо шагаю к танкам, делая на ходу знаки, дескать, свой. Подхожу к смотровой щели ближнего и знаком показываю, чтобы открыли люк.
Крышка взлетает, высовывается голова в шлеме. Машина из бригады Румянцева. Лицо командира молодое, незнакомое. Серые глаза встревожены и вопросительно, недоумевающе смотрят на меня. Мое появление с этой стороны для танкиста неожиданно.