Надо и нам любыми способами ускорить ремонт танков. И Львицын под диктовку строчит приказание Кохреидзе.
— Представляю, — говорит Грудзинский, — как наш грузин взовьется.
— Кацо, ты понэмаешь! — копирует Львицын Кохреидзе. — Нэт, ты ничэго нэ понэмаешь! — и выкатывает глаза.
Мы дружно смеемся.
Мой помощник по технической части человек, в сущности, очень хороший, замечательный работник, но горячий и самолюбивый. Получив мое письмо, вспылит: он и его люди и без того не знают отдыха. Но все же приказание подхлестнет его, он где-то поднажмет, где-то что-то переставит, и, глядишь, мы получим лишний танк.
Через поднятый полог палатки струится утренняя свежесть и запах хлебов. Прямо перед нами балка, по дну ее ползут прозрачные ленты тумана.
Из-за поворота на тропинке со стороны бригады Румянцева вдруг появляется человек. На нем форма командира. Шаг легкий, но твердый, чуть с подскоком. Лицо круглое, моложавое.
Взобравшись по склону, незнакомец встречает Маслакова, останавливает, о чем-то спрашивает. Чему-то улыбается, показав удивительно белые зубы, и решительно направляется к палатке.
Кто бы это мог быть? Не из штаба ли корпуса?
У самого входа, пригнувшись, чуть задерживается, снимает новую фуражку, вытирает платком взмокший от быстрой ходьбы лоб и, шагнув в палатку, очень громко, чуть ли не во весь голос, говорит:
— Здравствуйте! Насилу нашел. — И обращается ко мне: — Вы командир пятьдесят пятой?
— Я.
— Будем знакомы. Батальонный комиссар Прохорович. Назначен к вам военкомом. — Из левого кармана гимнастерки извлекает предписание: — Пожалуйста.
Я пробегаю документ глазами.
— Что ж, очень кстати. Присаживайтесь, мы как раз дела обсуждаем. Вас как по имени-отчеству?
— Александр Гордеевич.
Представляю ему Грудзинского и Львицына.
— Очень приятно…
Энергичное пожатие, кивок, блеск ослепительно белых зубов.
На нас, запыленных и усталых, оглушенных бомбами и снарядами, сильно озабоченных неудачами, свежий, бодрый, здоровый вид нового комиссара, откровенно говоря, производит не очень приятное впечатление. Глядя на Прохоровича, я с неприязнью думаю: «С виду ты хорош, а что у тебя внутри, за душой?..»
Только решаю задать несколько вопросов, как комиссар сам начинает рассказывать о себе: сорок лет, уроженец Полтавщины, в армии начал со связиста, с тридцать пятого года на политработе в танковых частях, к нам прибыл с должности комиссара танкового полка, участвовал в боях. Отчеканив это, спрашивает у меня:
— Ну как, комбриг, устраивает моя биография?
— Раз начальство решило, о чем разговор, — уклончиво отвечаю я.