Оставшись один и обдумывая разговор, Федор Дмитриевич несколько раз прошелся по палатке. Он был доволен, что у него толковый комиссар, надежный и преданный человек, такой не подведет. Рубцов снова сел за стол и своим ровным, несколько размашистым почерком стал писать:
«Незамедлительно. 1. Корпусному интенданту полковнику Лященко обеспечить госпитали палатками, лучше снабжать продуктами. 2. Майору Дымову помочь санитарной службе (военврачу Коханову) в эвакуации раненых к железной дороге. Вместе с начальником артснабжения майором Тимошенко привлечь к вывозке раненых грузовики, работающие на подвозке боеприпасов. 3. Командующему артиллерией полковнику Медведеву усилить число зенитных установок для прикрытия госпиталей с воздуха…»
А Рычаков в это время по едва различимой в сгущающихся сумерках тропе спешил в политотдел корпуса, который находился тут же, неподалеку в лесу.
«Нет, не ошибся я в оценке нового командира. — Он тоже думал о только что состоявшемся разговоре. — Везет мне на хороших людей!»
Не ведал Алексей Иванович Рычаков, как распорядится ими война. Не мог он знать, что впереди тяжелые, ожесточенные бои, окружение, борьба в партизанском отряде, работа в политуправлении Южного фронта, затем в одном из соединений 18-й армии и что в июне 1945 года он станет участником парада Победы на Красной площади в Москве…
В вечерних августовских сумерках, когда в лесу уже ощущались сырость и прохлада, в плотном воздухе резко прозвучала команда: «Стой! Кто идет?»
Мужчина и женщина, пробирающиеся через лес, от неожиданности вздрогнули. У Рубцовой, а это была она, екнуло сердце, потом учащенно забилось. «Но ведь язык-то свой, родной, русский! Что я испугалась?» — подумала Евгения Григорьевна. Она хотела что-то сказать, а язык не слушался от растерянности… Лишь глаза ее были напряженно устремлены на редколесье, откуда донесся окрик. Наконец из-за крупных кустов выехали на поляну всадники. Один, другой, третий… В зеленой красноармейской форме, в фуражках с красными звездочками.
— Так, кто такие? — спросил тот же голос, но уже другим, спокойным тоном.
Евгения Григорьевна радостно глянула на своего спутника. Яков Порфирьевич счастливо, но как-то растерянно улыбался. Сама же она не могла удержать разом хлынувших слез, сдернула платок, закрыла глаза.
— Родные, здравствуйте! — произнесла Евгения Григорьевна.
— Дедушка, кто вы? — уже нетерпеливо-требовательно спросил всадник.
— Я не дедушка, мне еще сорока нет… Я подполковник Могильный, начальник штаба 2-й стрелковой дивизии, а это жена генерал-майора Рубцова, командира 1-го стрелкового корпуса, — успокоившись, доложил Яков Порфирьевич, — идем почти что из-под Белостока, оба ранены.