…Нужно перебить всех немецких оккупантов до единого…» — Репродуктор донес шум аплодисментов, минуты две-три аплодировали в далеком московском зале, где сейчас проходило торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Октябрьской революции. Наконец шум утих, и снова Сталин все тем же размеренным голосом продолжал:
«Для этого необходимо, чтобы армия и наш флот имели деятельную поддержку всей страны, чтобы наши рабочие и служащие, мужчины и женщины работали на предприятиях не покладая рук и давали бы фронту все больше и больше танков, противотанковых ружей и орудий, самолетов, пушек, минометов, пулеметов, винтовок, боеприпасов…»
Слушая речь, Евгения Григорьевна с гордостью думала о том, что есть и ее вклад в общее дело борьбы с врагом, пусть маленький, но все-таки есть. После сегодняшнего обхода восемнадцать своих пациентов перевела она в категорию выздоравливающих. Это же больше, чем полвзвода! Скоро все они встанут в строй, снова будут бить фашистов.
Работать для победы — вот что сейчас требуется от нее.
Зима в этом году наступила рано. Уже в первых числах ноября выпал снег, выпал, да так больше и не стаял. А в декабре начались морозы, жестокие, лютые. Нескончаемые снегопады до неузнаваемости изменили Пермь. Такого обилия снега пермяки не помнили давно. Улицы почти не расчищались, снег навис огромными шапками на крышах домов, сугробился у заборов. Одетая в телогрейку, валенки, закутанная в шерстяной платок, спешила Евгения Григорьевна в госпиталь. Это был, пожалуй, единственный путь, по которому она ежедневно ходила последние два месяца. Работа — дом, дом — работа, на остальное просто не хватало ни времени, ни сил. Уже около месяца Рубцовы жили в небольшой квартире, недалеко от госпиталя, которую помог получить Ян Семенович Адамсон. От Федора Дмитриевича не было никаких вестей, и недобрые предчувствия уже давно не покидали Евгению Григорьевну.
«Не мог, не мог он молчать столько месяцев! — думала Рубцова, с трудом обходя прохожих на узкой, протоптанной в глубоком снегу дорожке. — Не такой Федор. Если ранен — написал бы, сообщил…» Неизвестность страшила ее, но эта неизвестность оставляла и надежду.
Прийдя в госпиталь, Рубцова заметила необычное оживление.
— Что случилось, Зиночка? — обратилась она к Кунгурцевой, с которой близко сошлась по совместной работе.
— Вы разве не знаете, радио не слышали? Город Калинин освобожден! — сияя, ответила энергичная Зина.
Раненые очень любили ее за мягкие, ласковые, почти не приносящие боли руки, за неподдельную доброту и знание своего дела.