Тело, уже и без того невыносимо тяжелое, в один миг полностью окаменело, потеряв всякую подвижность. Окаменело и сознание Лунина, сделавшись окончательно беспомощным и бесполезным. Каким-то странным образом превратившийся в бетонную плиту язык едва заметно шевельнулся, и из застывших в гримасе отчаяния губ тихо вырвалось:
— Ира?
— Ириша! — глумливо отозвался человек с пистолетом. — Только так! Светочка и Ириша! Ах, Лунин, ты знаешь, что закладка «Избранные» в смартфоне может очень много рассказать о человеке? Что, думаешь, откуда я все это узнал? Лейтенантика помнишь? Там, в Засольске, который тебе телефон возвращал? Вот он мне всю информацию из твоего аппарата и вытащил. Хороший парень, сговорчивый. Думаю, ты курсе, у вас в органах почти все такие. Ох, не нравится мне вид твой, какой-то ты вяленький. Так ты решение принял? Время выбирать, Лунин, и оно уже все вышло.
Илья попытался было что-то сказать, но в горле у него лишь неразборчиво булькнуло.
— Что, до петли не допрыгиваешь? Тебе лавочку надо? — Игрок по-своему истолковал раздавшиеся изо рта Лунина звуки. — Так это мы быстро организуем. Ну-ка, дамы, встаем!
Не выпуская из рук оружия, он ухватил обеих женщин за волосы и рывком заставил их вскочить на ноги, отчего выражение ужаса в глазах обеих пленниц достигло такого предела, что Лунин даже успел удивиться, что ни одна из них еще не лишилась чувств.
— На, Лунин, пользуйся на здоровье!
Сильный удар ногой подбросил лавку в воздух. Пролетев пару метров, она упала на деревянный пол, подпрыгнула и, наконец, замерла неподвижно ножками кверху почти под самой петлей. Лунин почувствовал, как напряглись все мышцы тела, ему даже послышалось, как затрещали рвущиеся от напряжения связки. Правая нога приняла на себя весь вес более чем стокилограммового тела, левая медленно оторвалась от пола, приподнялась не более чем на пару сантиметров и медленно, раздвигая ставший вдруг необыкновенно густым и вязким воздух, двинулась вперед.
Сделав шаг, Илья решил, что дальше все будет проще, и, высунув язык, слизнул набежавшие к губам капельки пота. На языке стало солено и невкусно. Лунин поморщился, думая о том, что свой последний завтрак, завтрак приговоренного, он мог получить в доме покойного Фильченко, но ограничился лишь двумя чашками кофе и умирать теперь придется натощак.
Следующая мысль была логичным продолжением предыдущей. Как же так, неужели ничего больше не будет? Ни горячего утреннего кофе, ни вечерней тарелки с обильно политыми кетчупом пельменями? Не будет ежедневных прогулок и разговоров с Рокси? В конце концов, не будет надежды позвонить однажды вечером по одному из хранящихся в закладках «Избранное» номеров и пригласить… Ничего этого не будет? Или же, наоборот, все останется? По утрам будет закипать в турке кофе, вечером плавать в кастрюле пельмени, Рокси, как и всегда, с радостным лаем будет выбегать на прогулку, а по номеру, который он так и не удосужился выучить наизусть, непременно кто-нибудь позвонит. Кто-то, чьему звонку будут рады, может быть, даже очень. Кто-то, но только не Лунин. Потому что самого Лунина как раз и не будет.