Усевшись и опираясь на левую руку, которая отчего-то болела меньше, чем правая, Лунин перевел взгляд на лежащего неподвижно мужчину. Лежал он на спине, поэтому последствия нанесенного кувалдой удара разглядеть было невозможно. При падении на землю лицо мужчины совершенно не пострадало, да и вообще казалось, что каких-либо заметных повреждений он не получил. Но его взгляд — застывший, обращенный к висящему в зените солнцу — позволял не тратить силы на попытки услышать биение сердца или ощутить на его губах хотя бы слабое дыхание.
— Вы меня спасли, — утвердительно произнес Лунин, вновь поворачиваясь к Ирине.
— Вы меня тоже.
Илье вдруг показалось, что в ее голосе не было радости, лишь только бесконечная усталость и что-то еще, что-то очень для него неприятное. Раздражение? Осуждение? Отчуждение?
— Союз спасенных, — пробормотал Лунин, надеясь, что он просто-напросто не сумел разобраться в интонациях.
— Маленький союз, слишком маленький.
Точно, отчуждение. И осуждение тоже.
— Вы что, не могли раньше бросить эту чертову лавку?
Илья ответил не сразу. Некоторое время он разглядывал севшего ему на колено шмеля, затем насекомое улетело, а Лунин, пожевав пересохшими губами воздух, тихо произнес:
— Я боялся.
— Хотя бы честно.
Ему показалось или теперь в ее голосе звучало еще и презрение? Неужели оно вновь вернулось?
— Боялся, что попаду в кого-то из вас. Я надеялся… — Лунин попытался сглотнуть слюну, но никакой слюны во рту не было, а был лишь ощетинившийся острыми шипами комок, застрявший где-то посреди гортани, — надеялся, что он подойдет ко мне, попытается заставить… меня заставить! Я думал…
— Думал? — Она не дала ему возможности договорить. — Долго же ты думал!
Лунин машинально отметил, что Ирина вновь, как и несколько месяцев назад, обратилась к нему на «ты», только таким образом она отнюдь не проявляла дружеское расположение, скорее, это была крайняя степень гнева и отчуждения, когда нормы этикета не то что отступают на второй план, они полностью теряют всякое значение.
— Когда на тебя направлен пистолет, очень трудно сосредоточиться.
— Значит, ты боялся! Не за нас, просто боялся.
— Да, я просто боялся, — согласился Лунин, рывком поднимаясь на ноги. — Я — трус! Так лучше? Ты это хочешь услышать?
Она молча покачала головой, ничего не ответив.
— Я хочу к ней подняться. — На мгновение Илья почувствовал, как у него кружится голова, но сумел удержаться на ногах. — Ты пойдешь?
— Нет, на сегодня я, похоже, отходилась. — Ирина подтянула вверх брючину, демонстрируя распухшую лодыжку, багровую от скопившейся прямо под кожей крови. — Там, кажется, что-то сломалось.