Много часов пришлось мне в те дни отдежурить на пожарной каланче райцентра: с нее велось наблюдение за воздухом.
Если говорить откровенно, пользы от такого стояния на вышке было, пожалуй, не много. Но дни и ночи, проведенные на первом в моей жизни боевом посту, не прошли даром. С каланчи хорошо виделось на многие километры кругом (мне казалось, что я вижу всю страну), и в ожидании, когда по скрипучей деревянной лестнице поднимется наверх смена, было достаточно времени поразмыслить и о самых первых, не очень-то утешительных сводках Информбюро, и о многом Другом.
Там, на высоте, получал я свое первое военное образование.
А может, и не там, а значительно раньше? Еще в школе и даже до школы — на детской спортивной площадке, которую в двадцатых годах организовали в нашем рабочем поселке, и где мы, тогдашняя заводская ребятня, помимо всего прочего, учились еще и маршировать, и петь в строю песни.
Маршировали мы, помню, много, чуть ли не каждый день.
— Кто там шагает правой? — «грозно» насупив брови, вопрошал наш командир — заводской комсомолец, осоавиахимовец, в матерчатой, защитного цвета фуражке и гимнастерке, перепоясанной портупеей, и мы, ребятня, сколько было силы, в такт скандировали:
— Левой!!!
— Левой!!!
— Левой!!!
Спустя несколько лет, учась в школе, я прочитал стихотворение Владимира Маяковского «Левый марш», узнавая знакомые строки, и долго, помнится, ходил под впечатлением, будто сам поэт, а не кто-то другой, и был тем нашим командиром — в гимнастерке, перепоясанной портупеей.
В дежурствах на вышке, занятиях по строевой и тактической подготовке незаметно пролетело время. Все чаще устраивались вызовы по тревоге, все чаще — днем и ночью — совершали мы марши-броски к местам предполагаемой высадки немецких парашютистов. Я чувствовал, как все больше втягиваюсь в необычную для меня жизнь, и не только я, а все люди вокруг на глазах меняются, становясь совершенно другими, не такими, как были в мирное время.
В этой новой для всех жизни нашли в конце концов свое место и мои младшие братья: когда я задерживался на дежурстве, они приносили мне на каланчу обед или ужин, а если оставались дома одни, без матери, — поочередно, сговариваясь друг с другом, — несли «вахту» по охране оружия и склада боеприпасов, устроенного под кроватью.
Братьям своим я полностью доверял, тем более, что круг их обязанностей все расширялся, и в скором времени они сделались моими связными. Когда меня срочно вызывали в отряд, а я дома отсутствовал, уходил купаться, они бежали по двум направлениям, сразу на две речки, на которых я мог оказаться — на Волчину и на Мологу. Делали так они, конечно, для страховки: я обязательно докладывал им, где, в каком именно месте следует меня искать в случае тревоги. В те дни я не раз подумывал, что если придется партизанить, моим братишкам можно будет, пожалуй, давать поручения и посерьезнее.