В семнадцать лет я получил в руки боевое оружие.
То была английская, типа «Ли-Энфильд», винтовка времен еще первой мировой войны.
Ни я, ни мои товарищи, никто толком не знал, каким образом винтовки английского производства оказались у нас в истребительном батальоне. Да мы над этим и не задумывались. Быстро разобрали оружие прямо из ящиков, в которых оно, покрытое толстым слоем масла, хранилось долгие годы.
Батальон наш был сформирован в самые первые дни войны из гражданского населения для борьбы с фашистскими парашютистами и диверсантами. Создавались такие подразделения райкомами партии. Считалось, если местность нашу захватят немцы, батальон станет партизанским отрядом, составит его ядро. Мы во всяком случае к этому готовились.
Как попал я в батальон?
В точности сам теперь не припомню. Я был добровольцем, так как формирования, подобные нашему, были строго добровольными. Но писал ли я куда заявление или все решалось проще, сказать сейчас трудно. Как-то само-собой так получилось: едва успев закончить среднюю школу, вместе со своими товарищами я оказался в одном боевом строю со взрослыми районными партийными активистами.
Вместе с винтовкой я принес домой кожаный, шоколадного цвета, новенький подсумок, полсотни патронов.
Сразу же встал вопрос: куда все это девать? Мама, в военных вопросах человек несведущий, ничего не могла посоветовать, а отца дома уже не было — ушел в армию, в первый же день войны, двадцать второго июня.
В семье нашей еще трое мужчин — три моих брата. Но первый, самый старший из нас, уже рыл где-то под Москвой окопы, находясь в трудовой армии. А два младших — одному четырнадцать лет, другому всего девять — в военные консультанты мне не годились.
В конце концов, после длительной дискуссии, семейный «военный совет» решил: хранить боевое оружие лучше всего, пожалуй, у меня под кроватью. Туда все и упрятали.
Я родился и жил в бывшей Московской, по новому административному делению — Калининской области, в поселке Ривицкого завода. Область перед войной включала в себя еще и значительную часть Псковщины, начинаясь от границ с Латвией и заканчиваясь где-то под Ярославлем. Ближе к Ярославлю мы и жили.
Пламя войны поселка не коснулось. Оно ни разу не приблизилось к нашей лесной стороне даже на сотню километров.
Но мы жили войной.
Как красные отряды чоновцев времен Николая Островского гонялись за бандитами, так и мы, бойцы истребительного батальона, выискивали диверсантов. Выловить, правда, никого не пришлось. Но каждый раз, как только поступал сигнал о пролетевшем поблизости вражеском самолете, мы, собранные по тревоге, с винтовками наперевес прочесывали окрестные леса, а однажды выезжали на машинах-полуторках даже за пределы района.