Единоборство со взрослым мужчиной ничего доброго не сулило, но Ырысбек, к моему облегчению, повернулся и ушел в свой шалаш. Оттуда тотчас же донеслась визгливая ругань Зибаш, потом женщина вскрикнула. Видимо, Ырысбек ударил ее.
Ко мне подошел Ажибек с чайником в руках. Это был знакомый мне чайник Ырысбека.
— Пойдем на родник, за водой, — сказал Ажибек.
Я сбегал в шалаш и вернулся с нашим чайником.
— А твоя сестра Назира молодец! — сказал Ажибек по дороге к роднику. — С Ырысбеком только так и надо. Стоит ему улыбнуться разок, и он тут же сядет тебе на шею.
— Тогда почему воду ему носишь? — спросил я с удивлением.
— Ты, Канат, ребенок еще. Ничего не понимаешь, — важно, по-взрослому, сказал Ажибек. — Ты думаешь, я для Ырысбека стараюсь? Как бы не так! Я ради Зибаш воду ношу! Жалко мне ее, Канат. Всю ночь эту плакала.
— Он побил ее?
— Зачем ее бить? — горестно усмехнулся Ажибек. — Она и так ему пятки готова лизать. К несчастью.
— А что же она тогда плачет?
— Ырысбека не было всю ночь.
— А где же он был?
— Откуда я знаю? Вон их сколько вокруг — и девушек, и вдов. К какой-нибудь и пошел.
— Зачем?
— А, что тебе объяснять. Ну и бестолковый же ты!
— Да я все уже понимаю, — соврал я. — Значит, Зибаш из-за этого плакала?
— До утра. Уж я ее успокаивал. Не плачь, говорю. Разве мало настоящих джигитов? Она и слышать не хочет. Ревет, и все. Ну, я и заснул. А утром мать твоя о камчой. Уж как стеганула! Во, погляди!
Он повернулся спиной, но через рубашку ничего не было видно, но я на всякий случай уважительно произнес:
— Ничего себе!
— То-то, — гордо сказал Ажибек. — Только ты своей маме скажи. Пусть она лучше со мной не задирается. Я же с ней не задираюсь? Я — человек гордый! Еще раз тронет, возьму спички, зажгу и в хлеб брошу! А потом пусть меня хоть сто раз судят, я не боюсь.
Когда мы, набрав воды, повернули назад, до нас донеслось пение Ырысбека и бренчание его домбры. На этот раз он пел из шалаша, в котором жили Гульсара и девушка-немка Эмма.
Нет другой такой, как Эмма!
Волосы как серебро, лобик белый!
А нежные щечки
Как яблочко спелое! —
заливался Ырысбек упоенно.
— Чтоп ти пропал, Ирисфек, ухоти отсюта! — возмущенно закричала Эмма.
Эмма, высокая светловолосая девушка с голубыми глазами, очень смешно говорила по-казахски. Зная это, она стеснялась и предпочитала больше молчать. А для Ажибека не было лучшей забавы, как раздразнить ее, вывести из себя и слушать, покатываясь от смеха, как она ругается, ужасно коверкая казахские слова. Но вот теперь она, забыв о произношении, кричала на Ырысбека:
— Фон отсюта! Уйти!