– Агитатор?
– Ты, браток, внимательнее читай. И уполномоченный, и агитатор.
Оппонент завис, а я удивленно подумал: надо же! Они ведь с утра уже бухие! А этот, в бушлате, судя по глазам, еще и закинулся чем-то сверху. Полирнул самогончик допингом. Чего же мне так на наркош-то везет? Мореман наконец-то отлип:
– А чо я тебя не знаю?
– Я только вчера прибыл. Ну что, товарищи? Займемся?
Матрос несколько удивился:
– Чем?
– Что значит «чем»? Вы сюда для чего пришли?
– Ну дык понятно – недобитков порешить. Чтобы не отравляли воздух своим смрадным дыханием! Чтобы свет революции…
Водоплавающий сбился на лозунги, но я его прервал:
– Верно мыслишь, товарищ! Полностью с тобой согласен! Белых надо уничтожать, всегда и везде! Сколько раз увидел беляка, столько раз его и убей! Только вот эти, – я кивнул на побледневших раненых, – уже не белые.
– Как так «не белые»? Вон тот, возле окна, цельный деникинский капитан! Мне это доподлинно известно.
Я фыркнул:
– Капитаном он был до того, как пулю получил. А сейчас просто ранбольной, без всякой социальной принадлежности.
После чего, перейдя на доверительный тон, предложил:
– Сам подумай, браток, – нам же на хрен не нужно, чтобы озверевшие «благородия», при первой возможности, раненых революционных товарищей в лазаретах резали в отместку? Так что плюнь ты на этих убогих. Они пока очухаются, уже и война нашей победой закончится!
Матрос заколебался, и все бы у меня получилось, если бы не влез его белесый спутник. Не меняя постного выражения лица, он отчетливо сказал:
– Этто провокаттор…
И потянулся к кобуре.
Вот что мне было делать? Доказывать, что белобровый лабус не прав и я не провокатор? Нет, ребята. Не та ситуация. Слово сказано, и оправдывающийся не имеет шансов. Поэтому, завопив во всю глотку в ответ:
– Да ты деникинский шпион! Я тебя узнал!
Начал стрелять быстрее, чем противники изготовились к бою. Бах-бах-бах-бах! После чего бросок в коридор, и там еще три выстрела по стоящим в дверях. Да уж, к тому, что враг начнет стрельбу с двух рук, они явно не были готовы. Теперь – быстрая оценка ситуации. Доктор застыл соляным столбом. У раненых глаза стали, как у рака – на стебельках. Так… этих мудаков было около двух десятков. Семеро уже лежат. Считай, треть завалил. Но это было самое простое. Те, на улице, сейчас очухаются, и станет мне солоно.
В этот момент снаружи раздался редкий ружейный залп, а потом затарахтел пулемет. Я было пригнулся, но через секунду понял, что стреляют не по мне. Да и вопли, раздававшиеся с улицы, какие-то слишком панические. Потом пулемет замолк, и знакомый простуженный голос предложил поднять руки и сдаваться. В противном случае угрожал (если говорить образно) сделать с противником то, что Содом не делал со своею Гоморрой. Подивившись образности и многообразию русского языка, осторожно высунул нос за дверь. А там было лепо. Потапов, со своей великолепной шестеркой, принимал капитуляцию красных. Мартын, лежа за каким-то смутно знакомым ручным пулеметом, контролировал процесс. Федор, заметив меня, приглашающе махнул: