В какой момент все изменилось? Когда аномалия-убийца решила воплотиться в образе его невесты? Когда, пребывая в его сознании, невольно напитывалась его эмоциями? Когда падение в глубокий ментал оставило от ее хладнокровия рожки да ножки? Как бы то ни было, теперь убить его, Прохоренкова, стало личным делом, неистовым желанием самой Охотницы. Больше всего на свете она хотела раздавить Эдуарда, уничтожить, заставить страдать, рассчитаться с сувайвором за свою внезапную неудачу. Причем, к удивлению Прохоренкова, это было взаимно. Он как ученый не имел привычки испытывать какие-то эмоции к аномальным явлениям Зоны. Будь они сколь угодно опасные и агрессивные, Эдуард воспринимал их как свою работу, объекты исследований. Он считал, что глупо ненавидеть инструмент в руках врага, его оружие. Это было все равно что испытывать враждебность к автомату, из которого в тебя вылетают пули. Как ни странно, даже то, что с ним случилось в Питере, в его подходе мало что изменило. Но вот Охотница стала исключением из этого правила: ее Прохоренков возненавидел всеми фибрами своей души. Она стала для него воплощением всего самого худшего, что только есть в жизни. Может, еще и поэтому он до сих пор не сдался, несмотря на безнадежность своего положения: ненависть иногда сама по себе становится мощным стимулом, чтобы продолжать жить. Эдуард сам не до конца понимал, что это с ним такое… Может быть, этот поход его как-то эмоционально «разморозил», разбил его ледяную броню, превратил ученого-сухаря не только в сувайвора, но и… в человека? А хорошо это или плохо – большой вопрос. Особенно здесь, в глубоком ментале, без шансов на возвращение.
Битва-погоня продолжалась, и Эдуард потерял счет атакам Охотницы, своим попыткам оторваться, отбиться, скрыться. Его силы, конечно, закончатся раньше, тут двух мнений быть не может, а лимит чудес Эдуард исчерпал еще в физической реальности. И пришла уже мысль, что, может, прекратить уклоняться и встать насмерть по принципу «остаться должен только один». Ну и пусть этим одним будет не он, но этой твари придется очень постараться, чтобы с ним разделаться.
И решение уже практически созрело, как вдруг:
«Кто вы? – глухо, словно из дальнего далека, долетел до него мальчишеский голос. – Как вам помочь?»
* * *
Эдуард настолько опешил, что едва не пропустил очередной сокрушительный пси-удар Охотницы. «Приехали, – возникла мысль. – Галлюцинации уже пошли. Сознание коллапсирует». Собственно, этого следовало ожидать. Даже странно, что только сейчас. От всего произошедшего с ним можно было спятить гораздо раньше. И…