— И ты это сразу заметила?
— Конечно, очень многие сейфы за картинами прячут. Да ты не расстраивайся, у меня же взгляд профессионала. Да и у самой сейф имеется, так что вижу признаки.
— Твой тоже за картиной?
— Нет. Мы же в квартире живем, там стены тонкие, так что это, в первую очередь, неудобно. Мой сейф оборудован прямо в платяном шкафу и гораздо больше твоего по объему, кстати. Но и храню я там не столько наличные или украшения, сколько оружие и патроны. Но ты не переживай, это повсеместная практика. Разрешение на хранение дадут лишь в том случае, если ты гарантируешь, что ни дети, ни посторонние люди до оружия не доберутся.
— Нет у меня никаких детей.
— Будут, — уверенно кивнула я, — какие твои годы.
— Но чтобы получить разрешение, наверное, не только сейф требуется?
— Справка об отсутствии судимости, ее в полиции дают, и от психиатра, о вменяемости. Потом платишь налоги-пошлины и готово, можно смело идти в магазин, выбирать и покупать. Кстати, мне один знакомый охотник рассказывал, как его пожилая врач в тарасовской поликлинике однажды разыграла. Хочешь расскажу?
— Очень любопытно.
— Пришел этот охотник, значит, за справкой для очередного продления разрешения на оружие. Говорит: захожу в кабинет — за столом сидит старушка — божий одуванчик. В белом халате, седой пучок на голове, на лице огромные очки. Сидит и, не поднимая головы, что-то пишет в тетради. Я ей: здравствуйте, я к вам за справочкой на продление огнестрельного. А сам жвачку жую — схватил в кафетерии, за обедом салат со свеклой, а он с чесноком оказался. Неудобно же теперь, аки дракон на людей дышать, вот и сунул в рот две подушечки.
Она, не поднимая глаз: присаживайтесь, — и продолжает писать.
Сидим — молчим. Минуту, две, пять. Через время она, снова не поднимая глаз: а вы знаете, молодой человек, что жевать жвачку в присутствии женщины неприлично?!
Я вынимаю жвачку изо рта, обескураженно лепечу что-то про салат, чеснок и верчу липкий комочек в пальцах, не в силах придумать, куда его девать прямо сейчас, потому как не вижу мусорного ведра в кабинете. Она продолжает писать. Приглядываюсь внимательней, а она пишет, крупно так, разборчиво: «Внушаем! Легко поддается влиянию!» Я крякаю и снова, но уже громче и более внятно пытаюсь объяснить про обед, салат и чеснок.
Она молча, с непроницаемым лицом кивает и продолжает писать: «Конфликтен! Нервозен! Легко возбудим!» Я покрываюсь красными пятнами, открываю рот, чтобы сказать что-нибудь позабористей, и закрываю рот. Молчи, говорю себе мысленно, а то сейчас начнется, и не видать тебе справки как своих ушей. А сам смотрю по уже устоявшейся традиции в тетрадь. Она пишет: «Меланхолик! Легко впадает в депрессию!» Я тихо скриплю зубами, но молчу, сдерживаясь изо всех сил. Сидим, молчим. Пять минут, десять, пятнадцать. Я тихо паникую в душе, но стараюсь не утрачивать безмятежного вида. Она что-то пишет, я изо всех сил стараюсь не смотреть! А в голове мелькают мысли, одна мрачнее другой. Проходит еще немного времени, я мысленно прощаюсь со своими тремя ружьями, а также любимым хобби.