– На какой Плющихе? – спросила Таня, садясь рядом со мной на расстеленную «пенку», под невысоким деревом, которое, однако, давало достаточно тени для двоих. Предварительно Таня пошуровала длинным сучком по ветвям.
– Чтоб змей спугнуть, – пояснила.
С этого места был прекрасно виден след нашего автобуса километров на пять. След такой, что, казалось, водила был в лохмуты пьян и гнал по синусоиде. Это я так вчера объезжал большие купы кустов и редкие деревья; а казалось самому, что практически по прямой дую.
Однако незаметно подобраться к месту нашей засидки было сомнительно. Разве что совсем ниндзя ниндзуцкий какой найдется.
– Так ты не ответил мне про Плющиху, – настаивала Таня.
– Это улица такая в Москве, недалеко от Бородинского моста. Фильм был с таким названием, «Три тополя на Плющихе», старый. Потом это как-то в поговорку вошло: типа, видно нас отовсюду.
– Понятно, опять прикалываешься, – вздохнула Бисянка. – Почему ты такой несерьезный человек, Жора?
– Здрасте-пожалста, – только и нашелся что ответить на такой наезд. – Я работаю… работал на такой должности, где несерьезных людей не держат. Слишком большие деньги крутятся.
– Я не про то, я про наше нынешнее положение. Почему ты вместо того, чтобы с утра уехать отсюда, устроил всем пикник, как будто никакой опасности для нас нет. А из лагеря Чамберса гнал нас тапком еще до рассвета? Мне это не понятно.
– Чуйка, – ответил я коротко.
– Какая чуйка?
Видать, это слово было для Бисянки новым, пришлось пояснить:
– Интуиция. И она меня в прошлый раз не подвела.
– А сейчас что она тебе говорит?
– Ничего. Это-то и странно. Целую неделю зудела, а сейчас молчит.
Мы некоторое время помолчали. Я курил, а Бисянка жевала траву, то есть травинку.
– Чем порадуешь, следопыт? – спросил я ее без особого интереса, чтобы только прервать затянувшееся молчание.
– Ничем таким, что тебе бы понравилось, – ответила Таня задумчиво.
– Я не про секс, а про преследователей.
Бисянка захохотала громко, от души; так, будто ей анекдот смешной с неожиданной концовкой рассказали.
Подождал недоуменно и сказал вполне обиженно:
– Че ржешь, как кобыла? Поделись смешинкой, может, и я повеселюсь.
– Не-э-э… – только рукой махнула. – Ой… Ой… Не могу… Как представила…
И опять смеется заливисто, на спину упала и ногами болтает.
Шлем пробковый скатился с ее головы и отлетел в сторону. Пришлось вставать и идти за ним. Возвращать его на эту непутевую голову. Впрочем, очень красивую.
За это время Таня успела подавить приступ смеха, сжимая руками живот. Но на глазах все еще выступали слезы от смеха. Хороша! И намотанный на голову шемах картины не портит.