Садовник положил шланг под кусты и повернул кран, торчавший из земли на полметра. Он шел к нам, а мама прищурилась. Вспоминая что-то, она смотрела на него не отрываясь.
— Я ждал вас раньше, — сказал садовник по-русски.
— У девочек вчера был тяжелый день, — ответила мама так, словно они последний раз общались неделю назад, никак не больше.
Он протянул руку. Я знала, что мама всем и всегда пожимает руки, хотя не любит этого обычая. Но сейчас она отклонилась в сторону, делая вид, что не знает, чего от нее ждет этот человек, и папа нехотя пожал руку вместо нее.
— Это, значит, Нина и Мира? — переводя взгляд на нас, спросил тот, кого я приняла за садовника. Мягкий грудной голос, необычный для мужчины, подходил ему.
У него были маленькие светло-серые глаза и почти бесцветные брови. Он снял кепку, под ней оказались такие же бесцветные мышиные волосы, коротко остриженные. Их кончики кудрявились. В его внешности не было ничего примечательного, кроме, пожалуй, широкого лба, но в лице и фигуре читался большой ум. Не знаю, в чем это проявлялось, но сразу стало понятно: вот человек грандиозного интеллекта. Мои знакомые говорили, что мама производила точно такое же впечатление.
Роста он был высокого, и, когда подошел, мы задрали головы. Михаил Юрьевич жадно, с ног до головы разглядывал нас с Мирой. Он по очереди взял наши руки, осмотрел ладони, ощупал пальцы. Осмотр занял с минуту, в течение которой мы с Мирой переглядывались.
— У вас есть проблемы с костями или зубами? — спросил он нас.
— Э-э-э-э… — недоуменно протянули мы в унисон.
— В первую закладку мы напутали с кальцием, было меньше, чем нужно.
— Вроде нет, — пожала плечами Мира.
— Что ж, значит, оказалось достаточно. Мы потом поправили, но прошло уже месяцев пять, — задумчиво закончил он, отпуская руку Миры. — Обязательно пейте кальций и сдавайте анализы. Раз в год или чаще. На всякий случай, мало ли что может проявиться.
Мы пообещали:
— Хорошо, будем пить.
Михаил Юрьевич покосился на охранника на входе.
— Давайте зайдем внутрь. Что я держу вас на улице.
Он вошел первым, и мы полюбовались его выцветшей на спине футболкой и растянутыми штанами с заклепками.
— У меня вошло в привычку… заниматься садом в сиесту. Очень разгружает мозг, если разбить день по-итальянски, — пояснил Михаил Юрьевич и жестом указал: — Подождите меня здесь.
Он взбежал на второй этаж, а мы вошли в комнату, где все было намешано, словно безумный дизайнер бросал сюда предмет за предметом. Тут были изысканные китайские вазы, грубые деревянные стулья, обеденный стол, казавшийся шикарным, пока не заметишь, что одну его ногу заменяет деревянная подпорка — грубо сделанный протез. В икеевских книжных шкафах по периметру хранились книги, самые разные — от популярной психологии до собрания сочинений Чарльза Дарвина, которое, судя по корешкам, было издано еще при его жизни. На нескольких изящных этажерках стояли статуэтки — я разглядела работы прошлого века, искусно выполненные, и современные фарфоровые и металлические.