— Ну так что с того, если и попросит? — дивится его недовольству мать.— И тетка попросит прочитать ей что-либо жалостное. Кто что любит, тот того и просит. Ну так что?
— Ничего!
Все долго молчат. Родители ждут, не скажет ли сын еще чего-нибудь. А сын говорит лишь в своих мыслях: «Прошло то время, когда я был для всякого Халимона глупым читакой».
Однако, смягчившись и переходя от злости к страданию, которое еще пуще разъедало ему сердце, он рассуждает мысленно: «И правда, почему я стал таким кривобоким?..» И чтобы хоть немного оправдаться не так перед родителями, как перед собой, и тем самым уменьшить невыносимую муку, он наконец нарушает тоскливое молчание:
— Не хотели меня в детстве никуда пускать, вот я и отвык.
Тогда уж обижается отец. Даже голову поднимает:
— Кто тебя не пускал? Как стал учиться, когда хотел — гулял...
— Не хочу я с вами спорить. Взяли бы лучше подушку под голову.
— Я подам! — заботливо сказала мать.
— Подушку на печь?! Хм!..— хмыкает отец.— Чтоб тут в пыли вывалялась?
Он поправляет под головой свой армячок и говорит сыну с нарочитой беззаботностью:
— Э, чего там куда-то ходить да ездить! Как себе знаешь. Спасибо и за то, что сидишь с нами, старыми. Почитай-ка ты хоть нам... Что ты там такое читаешь?
— Это вам будет неинтересно слушать.
— Почему неинтересно? — не унимается отец.
— Ну, песни разные, нашенские, записанные у народа учеными людьми.
— И для чего ж они это записывали? — дивится мать и просит: — Прочитай же их нам, Лявоничка.
Лявон знает, что просят они просто так, лишь бы наладить с ним хоть какую-то духовную связь и разогнать его невеселые думы. И он читает, уныло, нудно, пару-другую жатвенных песен. Отец поначалу слушает, но скоро голова его замирает на армячке в дремотном покое. Мать же боится и руку переменить, а когда чтец оборачивается, она нарочно опирается на другую руку, чтобы показать, что не спит, слушает! И из деликатности, как думает Лявон, она говорит:
— А мой же ты сыночек! Это ж и у нас их поют. Гляди-ка! Вот же кто-то не поленился, отпечатал в книжке. Сходи, Лявоничка, почитай их тетке. И я схожу с тобой, если одному неохота,— торопливо добавляет она.
— Не пойду!
— Почему? Сходим...
— Сегодня уже поздно...
— Ну вот тебе на: не пойду да не пойду. Сидишь целый день в хате.
Вымолвив это, мать равнодушно молчит. И отец давно молчит, потому что спит.
Лявон листает книгу — и мучается еще острее оттого, что так же безучастно шелестят ее страницы.
— А может, и правда сходить? — вдруг окликает он мать.
— Как себе хочешь, сынок,— уклончиво говорит она, сморенная дремотой.