— И верно, неплохо, — согласился Антон и наставительно прибавил: — Жажда одиночества, я читал, — признак душевного нездоровья.
— Одиночества? Я не одиночества хочу, а уединения. Разница? И не грешить, а чтобы делать добро.
Пока они говорили, хозяйка убирала со стола, неслышно исчезала за дверью и снова возвращалась. Теперь она стерла тряпкой со стола и, прижав к сухонькой груди последнее, что оставалось, — кринку, обиженно сощурилась.
— Слышу, иконки мои задеваете. Просила ведь тебя, Вячеслав… Зять вон тоже сулил за большие деньги продать в Москве, а я не далась. Со мной в дом вошли, до смерти и останутся! — Она повернулась к киоту и хотела перекреститься, но удержалась, вместо того приложила кончик платка к носу и всхлипнула.
Славка вскочил с лавки, обнял старуху за плечи.
— Что вы! Точненько соблюдаем конституцию! Право каждого на свободу совести. Верьте и не кручиньтесь, дорогая Марья Даниловна! Мы просто на историческую тему беседовали. Успенское, название вашего села, не от «успенья» ли богородицы происходит?
— Точно, — обрадовалась старуха. — Точно, голубь. В честь преставления божьей матери храм у нас освящен, оттого и село прозвали. Праздник еще был двадцать восьмого августа, успенщина. Его повсюду по деревням праздновали, осенинами называлось, конец уборки, несколько дней гуляли, а в нашем селе — особо, потому что храмовой праздник, престольный.
— Вот, значит, как! — Славка заговорщически подмигнул Антону. — А ваш новый жилец утверждает, что название от слова «успеть» — сделать вовремя. В этом селе, наоборот, выходит, ничего не успеть, кроме как «успеть», умереть то есть.
— Чего, не поняла?
— Ничего, бабуся, я так. Спать ступайте, время позднее.
Старуха согласно вздохнула, глянула в угол, на иконы, и побрела к двери. Антон недовольно спросил:
— Чего ты к ней привязался?
— Я? Да она сама, не видел? Приемчик у нее такой: чуть что — на богомолье разговор переводить. Я заметил.
— А тут бы и промолчал. Историк!
— Ну, брат, понятия о вежливости у нас, видать, с тобой разные. Небось под ее крышей устроились. Да и чуток потрафить не страшно. Сколько их, богомолок, осталось? Небось свои, тоже в трудовом процессе участвуют. Церковь тут, заметил, еле держится. Ее в тридцать втором году закрыли, склад устроили, а лет пять и вовсе пустая стоит, вот-вот стропила рухнут. Там не только двери заколотили, на воротах ограды два замка повесили, чтобы, часом, кирпич на кого не свалился.
— Лучше бы совсем разобрали, а из кирпича клуб построили. А то рядом стоит и вроде сарайчик, если с колокольней равнять.