— Пустой расход! В клуб только на колхозные собрания и являются. Сядь на автобус — и через полчаса в Аринске. А там не то что кино — театр драматический есть, филармонию открывать собираются. Не будь между городом и селом аэродрома, так новые кварталы определенно в эту сторону погнали. Глядишь, и не стало бы Успенского. Дачный пригород… Так что давай к нам служить, моторист, — неожиданно заключил Славка. — Гарнизончика такого по всей стране не сыщешь!
— У меня свое место имеется. — Антон поднялся с лавки и чиркнул спичкой, закуривая. — На Севере я. Ужемье — может, слыхал?
— Ха! Ленинградский округ? Я чуть было в те края не загудел, когда из Германии переводили. Там у вас еще Теплые горы есть, да? Адью, служите себе на здоровье, мы мороза боимся… А теперь что, в отпуске?
— Ага. Дело тут небольшое оказалось.
— Значит, точно, завтра уедешь?
— Уеду, наслаждайся себе одиночеством.
— Не одиночеством, а уединением, — поправил Славка и подошел к окну. Склонился над тесно сдвинутыми цветочными горшками и ткнул стеклянные створки, растворяя пошире. И будто бы от этого его движения стал вдруг слышен говор на улице и где-то подальше позывные «Маяка», отбивавшие очередные полчаса. — Слушай, старик, — позвал Славка, не оборачиваясь и в задумчивости, не вязавшейся с прежним его напористым говорком, — по-твоему, какая женщина лучше: с правилами или с направлением?
— Чего-о?
— Ну в старину так говорили, в прошлом веке. С направлением, она за свободную любовь была и вообще. А с правилами — домостроя держалась. Выдали замуж — и молчи.
— Не знаю.
— И я не знаю. Вроде на первое время лучше с направлением, а потом, конечно, с правилами.
— Морочишь ты голову, — сказал Антон и двинулся к своей отгородке. И уже с расстояния, приподняв рукой занавеску, прибавил: — Жениться, что ль, задумал? Поди, и избу для того снял? В гарнизоне-то квартиру небось обещают-обещают, а когда дадут! Сам два года на частной жил, понимаю.
— Вот еще! — обиделся Славка. — Я так, теоретически.
Он вышел в сени, и Антон уже в одиночестве, в тишине разбирал постель, раздевался. За дверью глухо слышались голоса, и он удивился, что хозяйка еще не спит. Но оказалось, Славка разговаривал не с хозяйкой. Он вошел и объяснил, что режиссер Оболенцев, из киногруппы, которая снимает в Успенском в на аэродроме, прислал записку, сообщает, что договорился с командиром полка и завтра ему, Славке, предстоит кувыркаться на самолете в зоне, чтобы его могли поснимать с другого самолета, со спарки.
Славка объяснял так, словно всю жизнь только и получал записки от режиссеров и летал исключительно для киносъемок — шурша простынями, громко роняя сапоги на пол, а потом скрипя пружинами старого, видно, матраса. Он и умолк вдруг, не собираясь развивать тему, но Антон позвал его, озабоченно приподнявшись в темноте, сдвинув одеяло: