Последняя комета (Страндберг) - страница 51

 – Она смотрит на пузырьки, поднимающиеся в ее бокале. – Но есть и серьезное отличие. И оно в том, что происходящее сейчас касается не кого-то одного, а нас всех. Все пострадают. По-моему, здесь есть некое утешение, даже если многим трудно признаться в этом.

Я как наяву вижу перед собой торчащие из-под шапки пушистые волосы Люсинды. Интересно, как чувствует себя умирающая от рака девушка, когда она вдруг оказывается самой обычной, в такой же ситуации, как и все? Разделяющей со всеми общий смертный приговор?

Будет ли она также бояться смерти, или она уже свыклась с этой мыслью? Можно ли вообще привыкнуть к такому?

– Немного легче бороться с голодом, когда ты не видишь, как едят другие, – продолжает Стина. – Это в любом случае… справедливо.

Она начинает говорить о последней ночи. Стина собирается проводить мессу, которая будет продолжаться с полуночи и до тех пор, пока Фоксуорт не врежется в нас в районе четырех часов утра шестнадцатого сентября. Она попытается найти слова, которые помогут людям, когда будут таять последние минуты.

– То есть речь идет как бы о некой атихифобии, не так ли? – спрашивает Стина.

Я не могу понять, как функционирует мозг моей сестрицы. Как она может говорить о том, что мы все умрем, и одновременно болтать о ребенке так, словно он действительно появится на свет?

Я тянусь за лежащим на подоконнике телефоном. Смотрю новую фотографию, выложенную Тильдой в Интернет. Сделанный с близкого расстояния снимок ее лица. Она улыбается в объектив.

«Привет всем. Возьму паузу на время, поэтому не беспокойтесь обо мне, если я не буду выходить на связь. О многом надо подумать. Скоро увидимся», – пишет она там же.

– Симон, – говорит Джудетт. – Отложи ты его сейчас.

– Хорошо.

Я должна написать еще кое-что, если действительно собираюсь быть честной. В самом первом послании я писала, что испытала облегчение или похожее на него чувство, узнав о Фоксуорт. В принципе так все и обстояло тогда, но сейчас я ненавижу человека, сделавшего это. Мне хотелось вернуть то письмо, но оно уже в системе TellUs, его отправили в космос.

Самое трудное с моей болезнью не страх умереть. А понимание того, как много всего я потеряла бы. Мир продолжал бы вращаться, времена года по-прежнему сменяли бы друг друга. Но без меня. Я не узнала бы, кем станет Миранда в будущем, не принимала бы участие во всем, чем она и папа занимались бы вместе, не полюбила бы, не услышала бы новую музыку, не узнала бы, чем окончились сериалы. И маленькая часть меня, крошечная и довольно противная, думает, что «сейчас я не потеряю ничего и увижу, чем все закончится».