– Тебя послушать, так в комете даже есть что-то хорошее.
– Нет. Естественно, нет. Но… мне бы хотелось, чтобы люди были такими в прошлом.
Я смотрю в зеркало заднего вида на группу мамаш с колясками, которые проходят за нашей машиной. Интересно, были ли они знакомы, пока не начали ходить сюда?
– Ныне люди раскрывают другим душу так, как они никогда не позволяли себе прежде, – продолжает Стина. – Часто даже забывают старую вражду. Просят прощение и получают его. Они хотят облегчить свою совесть.
Мне становится любопытно, хочет ли того же убийца Тильды.
Смог бы я получить его или ее признание, если бы знал, кто это был?
– А тебе не слишком трудно постоянно говорить о смерти? – спрашиваю я.
– Таких разговоров не столь много, как может показаться. Мы больше разговариваем о жизни и как найти ее смысл в оставшееся время.
Слезы подступают к глазам. Несколько раз я с силой моргаю.
– И что ты говоришь им? В чем смысл жизни?
Стина едва заметно улыбается:
– Я главным образом стараюсь слушать. Именно это сейчас людям нужно.
– Но что-то тебе надо отвечать? Это же твоя работа.
– Я не могу никому рассказывать, в чем смысл их жизней. Но могу помочь им понять самим, в чем он, собственно, состоит. И ответ чаще всего в том… что люди в таких ситуациях вспоминают о тех, кого они считают наиболее близкими. Вспомни обо всех попытках позвонить родственникам из падающих самолетов или из башен-близнецов в Нью-Йорке.
У меня возникает подозрение, что она сейчас говорит о нас. О нашей семье. Что нам необходимо держаться вместе. Но я не могу думать не о ком ином, кроме Тильды. Вся наша планета напоминает сейчас падающий воздушный лайнер, и я не был ей нужен так, как она была нужна мне.
– О'кей. Позвони, когда нужно будет ехать, – говорю я.
Стина отстегивает ремень безопасности и вешает сумку на плечо. Однако она продолжает сидеть в машине. Вытягивает вперед руку. Осторожно, словно опасаясь, что я попытаюсь сбежать. А мне едва удается подавить желание именно это и сделать.
Она торопливо гладит меня по щеке:
– Мне тоже не хватает Тильды. Я ужасно ее любила. А она любила тебя.
– Недостаточно, – бормочу я. – Иначе не решила бы порвать со мной.
– Ты много значил для нее. Я знаю это.
– Перестань. Ты ничего не знаешь о чувствах Тильды. Ты понятия не имеешь о том, какой она стала.
Стина отводит взгляд в сторону. Снова поправляет очки:
– Да. Ты, конечно, прав. – Она открывает дверь. – Попробуй поговорить с ней. Она, возможно, услышит тебя.
Стина выходит из машины, а я качаю головой. Тильда не захотела разговаривать со мной при жизни. Почему у нее должно возникнуть желание сделать это теперь, даже если она и могла?