Да. Это он. Его роман.
В нем все – жизнь, смерть, туманное будущее, серое прошлое и очевидно лишь настоящее.
Даже в состоянии крайнего испуга Жорж Данс старался думать «возвышенно», не так, как все нормальные люди.
Где-то внутри черепа, гораздо глубже «возвышенных» дум, копошилась очень приземленная, но понятная мыслишка о том, что надо бы… в милицию заявить, но Жене Чеснокову, честно сказать, не слишком хотелось.
Во-первых, он, как свободолюбивая личность, терпеть не мог государственные институты, ограничивающие его свободу!
Во-вторых, в юности у него был привод за хулиганство, и он не любил, когда ему об этом напоминали.
А в-третьих… в-третьих, в милиции пришлось бы рассказать о пакетах, которые он возил на разные станции метро, и сколько денежек отвалил ему за это слесарь с завода «Серп и Молот», а Женя предпочел бы об этом не рассказывать!
Несколько ночей он не спал, все пытался соотнести роман с жизнью, и все у него выходило, что из-за романа и случилась вся та катавасия – не из-за чего больше!
Он даже в библиотеку институтскую сходил и там у толстой тетки-библиотекарши с бедным пучком волос и в валенках получил Стругацких.
По Стругацким выходило, что ничего невозможного в случившемся нет: роман вполне может руководить жизнью.
Теперь Женя целые дни проводил в раздумьях, даже новую эпопею бросил, не до нее было.
Всякие происки шпионов, террористов, милиционеров и разведчиков он сразу отверг как нереальные дела. А из того, что осталось, он сделал единственный возможный вывод.
Вывод о том, что он… мессия.
Его роман на самом деле проложит человечеству новый путь.
Он долго не решался посмотреть, что дальше. Впрочем, он знал, но все гадал, как с его словами управился роман, не изменил ли их, не переставил, не переделал ли!..
Потом все-таки посмотрел и понял – нужно ждать следующего. Оно уже близко, почти на пороге.
Жорж даже прикинул на листочке, и выпало на сегодняшний день. Сегодня все и должно случиться.
Когда он это понял, его обдало жаркой волной, так что даже уши загорелись. Остро заточенным карандашом он написал «Сегодня» и подчеркнул.
Посмотрел и обвел рамкой. Внутри рамки он начертил крест, и стало похоже на окно.
Он еще посмотрел, и у него перехватило дыхание. Теперь он так торопился, что рисовал кое-как. Черным он уплотнил раму, так, что она стала густо-грифельной, отливающей сальным угольным блеском.
Жорж Данс так нажимал на карандаш, что тот крошился.
Роман подстегивал и торопил его.
Чуть ниже окна кое-как, из палочек и точечек, он нарисовал человечка. Человечек как будто беспомощно раскидывал руки.