– Где? И какой породы?
Король отхлебнул из глиняного кубка и буркнул, глянув на Денниса:
– Пшел вон.
Паж выбежал из зала, словно Гертцог пригрозил ему арбалетом. Хлопнула дверь.
Король зашелся гулким грудным кашлем, отхлебнул вина, утер губы парчовой салфеткой и бросил ее на недоеденную куропатку.
– И почему ты еще жив?
Бершад пожал плечами:
– Оказывается, убивать драконов не так трудно, как говорят.
– В этом разговоре шуточки тебе не помогут, – хмыкнул Гертцог.
– Я что-то не пойму, о чем вообще разговор. Похоже, речь не о том, чтобы завалить чужеземного дракона.
Гертцог пристально посмотрел на Бершада, а потом подозвал к себе одного из гвардейцев.
– У меня для тебя есть подарок, изгнанник.
Гвардеец взял длинный короб из полированного дуба, опустил его у ног Бершада и отступил.
Бершад уставился на короб:
– Там гадюки или что?
– Да открывай уже!
Помедлив, Бершад склонился над коробом, щелкнул застежками. В коробе лежал меч, отобранный у Бершада в день, когда его объявили изгнанником. Меч был ни альмирским, ни папирийским, а был выкован на какой-то смешанный манер. Эшлин любила подшучивать над предпочтениями Бершада при выборе меча – и женщины.
В отличие от прямых обоюдоострых клинков альмирских гвардейцев этот был однолезвийным и чуть изогнутым. У́же, чем обычный меч, – в три пальца шириной у эфеса, а не шесть, – но короче папирийских. Рукоять, для удобства оплетенная акульей кожей, добавляла пол-локтя к длине клинка, так что мечом можно было пользоваться и как одноручным, и как двуручным. Навершием рукояти служил простой железный шар, способный пробить череп. Черные ножны были сработаны из кожи и папирийского кедра.
– Сначала ты меня обыскиваешь, а потом даешь в руки меч? – удивился Бершад.
Гертцог пожал плечами:
– А ты попробуй.
Бершад взял меч, чуть вытащил клинок из ножен, провел пальцем по лезвию. Ладонь обхватила рукоять – привычно, как надевают любимые разношенные сапоги. Однако же Бершада это не обрадовало, а наоборот, разъярило.
– Я велел кинуть меч в самый глубокий подвал, а пару лет назад подвал затопило, – сказал Гертцог. – Похоже, клинок разъела ржа.
У Бершада желчь подступила к самому горлу, в глазах мутилось, мысли путались. Он представил себе, как бросается к королю и вонзает ржавый клинок в его подлое сердце. Бершад готов был сорваться с места, но его остановило выражение лица Гертцога.
Король ухмылялся. Злорадно.
Нарочно подзуживал. Иначе и быть не может. Бершад снова посмотрел на гвардейцев, заметил пятерых с заряженными и взведенными арбалетами. Нет, раз уж он уцелел в схватках с драконами, то не намерен погибать из-за того, что не сдержал раздражения. Он подавил гнев, сжал рукоять так, что хрустнули костяшки пальцев, вложил клинок в ножны и прошипел сквозь зубы: