Она слышит, как в глубине дома кто-то храпит.
Или рычит.
— Мама? Это же не чудовище, правда?
Мама смеётся.
— Чудовище? Нет, конечно, что за глупости?! Почему тогда оно не сожрало Марту и тех двоих, что несли гроб?
«А кто, собственно, лежал в том гробу?» — задумывается Лампёшка. Может быть, девочка, такая же, как она? А сама она — следующее лакомство для чудовища, для монстра, который питается только девочками? Когтистого и клыкастого, с мохнатыми лапами… с шестью мохнатыми лапами… и без капли жалости… Что только не приходит ей на ум!
Лампёшка дёргает всё сильнее, но шнурки не развязываются. Узелка в темноте не видно, руки дрожат. И пахнет в комнате теперь как-то иначе. Похоже на дохлую протухшую рыбу.
Так пахло от единственного чудовища, которое она видела своими глазами. Его поймал один рыбак, и поглазеть на улов сбежалось полгорода: клубок чёрных змей на верхней палубе, посерёдке — два больших мёртвых глаза. В толпе ужасались — «ах», «ой!», «фу!», — а воздух темнел от мух.
А что, если это чудовище не издохло? Что, если у этих мёртвых рук есть мышцы… и они утянут её за собой, в ночную мглу?
— Довольно, Эмилия! — вмешивается мама. Если мама зовёт её Эмилией, значит, шутки кончились. — Хватит. Разувайся, мой ноги и немедленно спать.
— Да, но, мама, я и вправду что-то слышала.
— Глупости! Чудовищ не бывает.
Рычание перерастает в хриплый лай. Где-то далеко. Или уже ближе?
Лампёшка боится мыть ноги. Боится раздеваться. Даже в постель лечь боится. Вместо этого она заползает под кровать — в одном башмаке и в одном носке. Если оно всё-таки проникнет в комнату, то, глядишь, и не найдёт её.
Лампёшка не спит. Опять.
Она лежит на холодном полу, поворачивается к своему страху то одним боком, то другим, и прислушивается. Лай приближается, и вдруг уже рядом, в коридоре, — тяжёлая поступь чьих-то лап, цокот длинных когтей. Грозные звуки уже у самой двери, девочка съёживается, отползает в дальний угол и прижимается спиной к стене.
Ну почему она не проверила, запирается ли дверь? Так сюда может ворваться кто угодно! Но лапы удаляются, цокот исчезает в глубине коридора. Снова воцаряется тишина.
Лампёшка отправляется искать ракушки — на пляже у себя в голове. Ей попадаются прекрасные: розовые, зелёные, мокрые и блестящие. Она смывает с них песок и кладёт на валун сушиться на солнце.
Когда на валуне уже не остаётся места, она наконец засыпает.