Когда-то он строил настоящие большие корабли, но эта работа нравится ему гораздо больше. Да она и не такая утомительная. Ник способен целыми днями просиживать за этим занятием в своём домике, который так обвит колючками и зарос крапивой, что никто о нём и не подозревает. Белочка на крыше, малиновка за окном, тарелочка каши, чашечка-другая кофе — а больше он ни в чём и не нуждается.
Не нуждался. Пока у него вдруг не появилось дело. Хоть плотницкая и стоит глубоко в саду, он слышит зов девочки. Слышит всякий раз.
«На помощь! Как же мне перелезть через эту ограду? На помощь, я сейчас упаду! Как бы вытащить этого мальчишку на улицу? Как вернуться к папе? На помощь, кто же мне поможет?»
Что ж, он и поможет.
Может, это потому, что она — дочь своей матери, может, в этом всё дело. Он не вспоминал о ней годами, но, отворив ворота, вспомнил сразу. Потому что девочка — вылитая мать.
Ник отодвигает табуретку и потягивается. Затем принимается искать подходящие доски, пилу, точило. И где-то должны быть колёса. Смахнув сор с верстака, он берётся за работу.
А следующий кораблик подождёт.
За плотницкой на двух чурбаках лежит ещё одно плавательное средство — настоящая дощатая лодка. Она уже готова и выкрашена в зелёный цвет, хотя час её ещё не настал. Лодка перевёрнута, но на борту можно разобрать название — «Эмилия».
Домывая посуду, Лампёшка вдруг слышит: в саду кто-то свистит на пальцах. Девочка выглядывает в окно. По тропинке шагает Ник и машет, зовёт её. Он что-то за собой тянет: совсем новую, чисто оструганную тележку с ручкой и с кожаной подушечкой внутри. На подушечку можно, к примеру, сложить хвост, если он у тебя есть.
Лампёшка тут же всё понимает. Она бросается к двери кухни прямо с полотенцем в руке.
— Да! — кричит она. — Да, именно это мне и нужно! Как ты догадался?
— Нет! — говорит Эдвард. И речи быть не может.
Что это она ещё выдумала? Выйти из комнаты? Спуститься вниз? А потом, разумеется, на улицу, где холодно, да ещё в тележке, которая, ясное дело, трясётся и из которой он выпадет и что-нибудь себе сломает? На улицу, где его могут увидеть? Ничего ужаснее и представить себе невозможно!
— Да, но… — не сдаётся Лампёшка. — Ты наконец увидишь, какие они на самом деле — деревья, птицы, цве…
— Птиц я и так всех знаю, — возражает Эдвард, и это правда. Он знает, какое у них оперение, где они обитают, как строят гнёзда и как поют, — знает назубок.
— Из книг! Это ведь не то же самое.
Это ещё почему? На улице разве что шуму больше, и только.
— Нет, — повторяет он из-под кровати. — Уходи. Придёшь в полчетвёртого.