— Мистер Ватерман! — кричит женщина в дверное окошко. — Смотрите, кто здесь! Ваша дочь! И ужин ваш в придачу, если желаете! Спуститесь, пожалуйста, — слышите? Мистер Ватерман!
Лампёшка встаёт и прислушивается. Но слышен лишь стук капель по стеклу: дождь зарядил сильнее.
Женщина качает головой.
— Он как раз вчера спускался. Так что теперь мы нескоро его увидим. Тебе и впрямь не повезло.
Лампёшка утирает щёки. Ай, заноза застряла глубоко, ноет уже вся ладонь.
— Но он там? — дрожа от холода, спрашивает она. — Наверху?
— Да где ж ему быть? — Лицо у женщины приветливое, широкое, с обветренными щеками. — Никуда он отсюда не денется. Но, бывает, днями не спускается вниз, даже если я сто раз кричу, что каша остынет… — Она снимает с кастрюли крышку и суёт кашу девочке под нос. — Видишь, сейчас она ещё вкусная, но это ненадолго.
В серую размазню плюхаются капли дождя.
— Но его благородие никуда не торопится… Что он делает наверху? Да ничего, наверное, — а что там делать-то? Запалил фитиль, потушил фитиль — вот и все дела. Казалось бы, поешь, хоть время скоротаешь. Но нет, он упрям, как старый… — Она бросает взгляд на девочку и умолкает.
— Ну вот! — продолжает она голосом повеселее. — Такие дела. А сама-то ты? Я о тебе думала, беспокоилась, как ты там одна в Чёрном доме. Там и впрямь чудовище живёт? Да нет, не может быть — ты-то ещё здесь. Ноги-руки вроде целы. Ты меня-то помнишь? Нет?
Нет, впервые вижу — хочет ответить Лампёшка. А может, и не впервые.
— Я вон там живу, — женщина указывает на конец тропинки, где действительно стоит домик, наполовину спрятавшийся за скалу. — Правда, не так уж и давно, с тех пор как мой муж… Я так часто тебе махала, но ты меня будто не замечала. Вечно в заботах, вечно носишься, бормочешь что-то себе под нос… — Она опять заглядывает в кастрюлю. — Что ж, сегодня ничего не выйдет. Сама-то не голодная?.. Девочка, да ты насквозь промокла! Пойдём, зайдёшь ко мне чаю попить…
Она берёт Лампёшку за руку, и та вскрикивает от боли. Женщина внимательно осматривает руку и тянет Лампёшку за собой, не переставая говорить:
— И чистая иголка у меня найдётся, мигом занозу вытащим. Это от брусьев тех, да? Я от них тоже настрадалась, вот давеча…
Лампёшка пытается впрыгнуть в разговор, как во вращающуюся скакалку.
— Но… — пробует она. — Как у него дела? У отца. У него всё хорошо?
Соседка замедляет шаг и оглядывается на маяк.
— Хорошо… ну, я бы не сказала. Но он жив. И, думаю, ужасно скучает по тебе.
— Правда? Он говорил?
— Нет, говорить не говорил. — Соседка тянет её дальше за другую руку. — Но это как раз и значит, что скучает. Пойдём, девочка, выпьешь чаю. Жаль, что ты выбралась в неудачный день! А теперь на ярмарку? У тебя ещё есть время? А то оставайся ночевать. Нет, тебе нельзя, конечно, — понимающе кивает она, увидев, что Лампёшка мотает головой. — Я ему передам, что ты приходила. Он будет… Погоди, я кое-что придумала!