— Ничего не хочу! Я должен был занять эту комнату, но если вы вообще что-нибудь без шипения сказать способны, то я хотел узнать — сговорились с вами уже о том, что вас хотят выселить, и есть ли куда итти вам?
Женщина остервенело дернула рукой.
— На панель, если вы приведете взвод солдат да вынесете меня отсюда…
Стебун удовлетворенно пробежал взглядом по обиженной и, словно обдавши ее холодной водой, возразил:
— Этим не прокормитесь, мадам.
— Но и попрошайничать у дорогих товарищей большевиков меня не заставите. Повешусь наконец с пачкой ваших блаженненьких коммунистических декретов в руке… Радуйтесь, что на одну такую, как я, станет меньше! Коммунисты с обжорных рядов Сухаревки!
Женщина, жаля лихорадочными глазами явившегося, хотела, казалось, втоптать в грязь ту властность, которую чувствовала в уверенной непоколебимости претендовавшего на комнату человека.
Стебун, скользнув взглядом по комнате, увидел в эмалированном горшке намоченные чулки, которые, очевидно, Резцова мыла перед его приходом. Обстановка почти отсутствовала. Только постель да стол, а на столе в стакане сиротливая грудка сахару и покрытые измятой газетой остатки хлеба.
Нищета зияла в бивуачной обстановке жилья вчерашней арестантки.
Стебун еще раз вспомнил, что фамилию Резцовой он где-то слышал. Упоминалась такая в случайных разговорах о дореволюционной эмигрантской среде.
«Не та ли?»
Он, скупо отзываясь на залп негодования женщины, испытующе повел в ее сторону глазами, вместо того чтобы отвечать.
— Ваша фамилия Резцова? Не вы это составляли и переводили в Женеве протоколы совещания интернационалистов против войны?
— Я, если вам угодно…
— Гм…
Стебун крякнул и, не давая заметить колебания в голосе, отвернулся.
— А после этого что вы делали? — спросил он с черствым интересом.
Резцова угрожающе стиснула зубы.
— Хоронила мать, спасала от голода мужа, моталась потом сама, чтобы не сдохнуть без хлеба…
— Так?
Померкнув, будто возбудивший в нем чувство гнева на жизнь разговор вызвал терпкое сознание собственного одиночества, Стебун круто повернулся и, ничего больше не сказав, вышел.
Он постучал и вошел к коменданту.
Русаков, сидевший за столом, встал и настороженно оглянул его.
Стебун сел, устало о чем-то раздумывая.
— Как вы решили? — подсказал Русаков, когда тот поднял голову.
Стебун не спеша покачался на стуле и повел медленно рукой.
— Ее больше не трогайте и объясните намерение выселить ее недоразумением. Канцелярия, мол, что-то напутала. Успокойте ее и относительно работы… Не говорите, что я это обещал, но на этих днях что-нибудь ей подыщется, я сговорюсь с одним моим приятелем…