Два парня — один с латышской флегмой, высокий и тощий, как слега, другой — грубовато-коренастый порывучий фронтовик, а в компании с ними — черноглазая большеносая еврейка, запальчиво бегая, таскали по лестнице от парадного на площадку вестибюля перевязанные шпагатом тючки и разбитые стопки неразрезанных книг. Бросив тючок в образовавшуюся здесь пирамиду, каждый из них торопился вниз и оттуда опять волочил такие же тючки и стопки.
Стебун взглянул издали на заголовки книг и заинтересованно подошел ближе.
— На другую квартиру, что ли, Маркса переселяете? — опросил он тощего латыша, заметив разрозненные томы «Капитала».
— Хек! Семибабов распродает и Маркса и всякую литературу в комитете, — поведал латыш, разгружаясь от ноши.
— Семибабов тут? — удивился Стебун. — Что же это он, по коммерческой линии пошел? Где он?
— А вот там, в десятой комнате, в этот коридор…
Стебун пошел в десятую комнату.
Это была одна из тыловых комнат в здании губ-кома, неуклюже длинная и узкая, застрявшая между помещениями уборных и каким-то чердачным ходом.
Но в коридоре возле этой неказистой комнаты, и в самой комнате кипели страсти. Несколько групп учащихся партийцев возле дверей изливались в обсуждении результатов посещения комнаты.
— Мне эта книга нужна не для себя, а для всего отделения губсовпартшколы! — убеждал лохматый взъерошенный, в расстегнувшейся куртке, со взбившимся поясом уездник-партиец.
— А я из ячейки деньги внес еще на прошлой неделе товарищу Семибабову, только чтобы обеспечиться обоими томами! — возражал ему курсант-техник.
Группа других низовиков-партийцев рассматривала редкое приобретение техника — два тома «Капитала», не переиздававшегося за время революции.
Библиотекарша одного района и ее помощник-курьер хлопотливо перевязывали несколько тючков закупленных ими оптом книжек политграмоты. В группке студентов университета народов Востока темнокожие курсанты-восточники подсчитывали совзнаки и никак не могли разобраться, кому из них сколько их нужно, чтобы совершить закупку.
В комнатушке у стен стояли стойки с разложенными книгами, и эти стойки, как мухи сахар, облепили покупатели.
То медлительный и спокойный, то вспыхивающий и порывистый, низкорослый дядя в расстегнутой куртке — Клим Семибабов — взывал к дергавшим его покупателям о спокойствии, сдерживал напор своих клиентов и, получая за книги деньги, без счета ссыпал их в хранилище — ящик из-под винограда — на стойке.
Он, видимо, не управлялся с обслуживанием покупателей.
— Пожалуйста, заворачивайте сам, товарищ! — разрешил он кому-то. И сейчас же продолжал — «Коммунистический манифест» в рекордном новом виде печатается с примечаниями, объяснениями и иллюстрациями. Мемуары Бебеля продаются только комплектами. Изложение «Капитала» печатается старое — Каутского и новое, посолиднее — Борхарда.